Подъезжая к дому, я увидела, что Амелия и Октавия работают во дворе граблями. Это было восхитительно. Я ненавидела эту работу больше всего на свете, но если двор за осень раз или два не убрать, то «ковер» из сосновых игл будет просто ужасным. Я буду благодарить этих людей с утра до вечера. Припарковавшись позади дома, я вышла во двор.

— Ты складываешь их в мешок или сжигаешь? — отозвалась Амелия.

— Я сжигаю их, когда это разрешено, — сказала я. — Это так здорово, что вы подумали об этом.

Я не собиралась впадать в сентиментальность, но обнаружить, что твоя самая нелюбимая домашней работы сделана — действительно довольно приятно.

— А мне нужна физическая нагрузка, — сказала Октавия. — Вчера мы ездили в парк в Монро, так как мне хотелось прогуляться.

Мне казалось, что Амелия заботится об Октавии скорее как о своей бабушке, чем как об учителе.

— Трэй звонил? — спросила я.

— Конечно, — Амелия широко улыбнулась.

— Ты ему нравишься.

— Амелия, ты — просто роковая женщина, — засмеялась Октавия.

Моя соседка выглядела счастливой и сказала:

— Я думаю, он интересный парень.

— Немного старше, чем ты, — добавила я, чтобы она знала.

Амелия пожала плечами.

— Мне все равно. Я хочу пойти на свидание. Думаю, что Пэм и я скорее приятельницы, нежели нечто большее. Кроме того, с тех пор как я нашла выводок котят, я открыта для других парней.

— Ты действительно думаешь, что Боб сделал свой выбор? Может, это был просто инстинкт? — спросила я.

Именно в этот момент, обсуждаемый нами кот, блуждал по двору с любопытством поглядывая, почему мы все стоим во дворе, когда в доме есть превосходная кушетка и несколько кроватей.

Октавия прерывисто вздохнула.

— Вот, черт, — пробормотала она. Затем выпрямилась, протянула руки и произнесла: — Potestas mea te in formam veram tuam commutabit natura ips reaffirmet Incantationes praeviae deletae sunt.

Кот уставился на Октавию. Затем из кошачьего горла вырвался странный звук, который мне никогда прежде не приходилось слышать. Внезапно воздух вокруг животного стал плотным, туманным и искрящимся. Кот снова завопил. Амелия уставилась на животное с широко открытым ртом. Октавия выглядела подавленной и немного грустной.

Кот корчился на увядающей траве, и внезапно у него появилась человеческая нога.

— Господь всемогущий! — сказала я и хлопнула себя рукой по рту.

Затем у существа стало две ноги — две волосатых ноги, затем появился пенис, затем существо, не прекращая вопить, полностью превратилось в мужчину. Спустя две ужасные минуты на лужайке лежал ведьмак Боб Джессап, дрожа всем теперь уже человеческим телом. Спустя еще минуту он прекратил орать и только дергался. Не то, чтобы все стало хорошо, но барабанным перепонкам определенно было легче. Затем он оказался на ногах, прыгнул на Амелию и решительно попытался её задушить. Я схватила его за плечи, пытаясь оттолкнуть его от неё, а Октавия сказала:

— Ты ведь не хочешь, чтобы я снова применила к тебе магию, не так ли?

Угроза оказалось эффективной. Боб отпустил Амелию и, задыхаясь, стоял на холодном воздухе.

— Не могу поверить, что ты это со мной сделала! — сказал он. — Не могу поверить, что провел несколько последних месяцев как кот!

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я. — Слабости нет? Может, тебе нужно в дом? Тебе дать какую-нибудь одежду?

Он вопросительно посмотрел вниз. Осознав, что уже некоторое время стоит без одежды, он внезапно почти весь покраснел.

— Да, — сказал он натянуто. — Я хотел бы какую-нибудь одежду.

— Пойдем со мной, — сказала я.

К тому моменту, когда я проводила Боба в дом, сгустились сумерки. Боб был невысоким парнем, и я подумала, что мои штаны ему подойдут. Нет, Амелия была не на много выше и пожертвовать ее одеждой будет справедливее. На лестнице я нашла корзину, полную свернутой одежды, которую Амелия, очевидно, хотела захватить в следующий раз по пути в свою комнату. Надо же, там была старая синяя водолазка и пара черных тренировочных штанов. Я, не сказав ни слова, вручила одежду Бобу, который взял её дрожащими пальцами. Покопавшись в куче, я нашла пару простых белых носков. Он сел на кушетку, чтобы натянуть их. Это было все, что я могла ему предложить. Его ноги были больше чем у меня или Амелии, так что наша обувь отпадала.

Боб обнял себя руками, как будто опасаясь, что может исчезнуть. Его темные волосы были прилизаны к черепу. Он моргал, и я задавалась вопросом, что случилось с его очками. Я надеялась, что Амелия их где-нибудь сохранила.

— Боб, может быть, тебе принести попить? — спросила я.

— Да, пожалуйста, — сказал он.

Казалось, что ему трудно заставить свой рот произносить слова. Он забавно поднес руку ко рту, и я поняла, что точно также делала моя кошка Тина, когда понимала лапу, чтобы облизать её перед тем, как вычистить себя. Он осознал, что делает, и резко опустил руку. Я подумала принести ему молоко в миске, но потом решила, что это будет оскорбительно. Вместо этого принесла холодный чай. Он проглотил его, скорчив гримасу.

— Извини, — сказала я. — Мне следовало бы спросить, любишь ли ты чай.

— Я люблю чай, — сказал он и уставился на стакан так, словно только что осознал, что чай и жидкость, которую он проглотил, одно и тоже. — Просто я отвык от него.

— Я люблю чай, — сказал он и уставился на стакан так, словно только что осознал, что чай и жидкость, которую он проглотил, одно и тоже. — Просто я отвык от него.

Да, я знаю, что это действительно ужасно, но практически открыла рот, чтобы спросить, не принести ли ему немного кошачьего корма. У Амелии стоял пакетик Вискаса на полке у задней двери. Я сильно прикусила губу.

— Будешь бутерброд? — спросила я, не имея ни малейшего понятия, о чем с ним разговаривать. О мышах?

— Конечно, — сказал он. Казалось, он не знает, что делать дальше.

Я сделала ему бутерброды с арахисовым маслом и желе, и с ветчиной и соленым огурцом на пшеничном хлебе с горчицей. Он съел оба, жуя очень медленно и тщательно. Затем сказал: «Извини», и пошел в ванную комнату, закрыл за собой дверь и надолго там остался.

Амелия и Октавия вошли раньше, чем Боб вернулся.

— Мне так жаль, — сказала Амелия.

— Мне тоже, — добавила Октавия. Она выглядела старше и как-то меньше.

— Вы все это время знали, как помочь ему? — я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно и без тени осуждения. — Ваша неудавшаяся попытка была обманом?

Октавия кивнула.

— Я боялась, что больше не смогу приходить сюда, если вы не будете нуждаться во мне. И мне придется все время проводить с племянницей. Здесь так хорошо. Я собиралась вскоре рассказать, потому что меня ужасно мучила совесть, особенно с тех пор как я здесь поселилась.