— О господи, я такая огромная!

— Как полная луна, — сказал тебе Коут. — Ты просто восхитительна.

Но ты продолжала жаловаться, Бигги, — все еще страдала от грубой выходки моего отца, который обвинил нас в распутстве и в безответственном браке.

— Взгляни на это по-другому, — посоветовал тебе Коут. — Подумай, как счастлив будет малыш, у которого такие юные родители.

— И подумай о генах, — сказал я тебе. — Какой совершенный набор! Но ты возразила: — Я устала думать об этом ребенке.

— Хорошо, тогда вы оба взгляните на это по-другому, — нашелся Коут. — Теперь вам не нужно принимать никаких решений.

— Никто и не принимал никаких решений, — возразила ты бедному Коуту, который только хотел подбодрить нас. — Богус никогда на мне не женился бы, если бы не этот ребенок.

Но я лишь сказал:

— Вот мы и в Вермонте. — Мимо окон пробегали ржавые конструкции моста через Коннектикут.

Ты никак не хотела оставить эту тему, Бигги, хотя мы не раз обсуждали с тобой это, и у меня не было никакого желания начинать все сначала.

— Богус, я знаю, что ты никогда бы на мне не женился, — заявила ты мне.

И Коут, да благословит его Господь, сказал:

— Тогда я женился бы на тебе, Бигги, — на полной луне, на половинке луны или вовсе не луне. Я женился бы на тебе, и даже теперь женился бы, если бы Богус не захотел этого сделать. Ты только подумай, что могло бы из этого выйти… — Затем, навалившись на руль, он повернулся к тебе, улыбаясь своей потрясающей улыбкой: демонстрируя свое искусство манипулировать языком поверх передних вставных зубов.

И это наконец-то заставило тебя слегка улыбнуться, Бигги. Ты выглядела немного менее бледной, когда мы добрались до Ганнена…»

Но в пансионе «Таши» воспоминания о Восточном Ганнене расстроили Богуса. Перечитав напечатанное, он решил, что ему это не нравится. Взятый тон показался ему неверным, поэтому он попытался написать все снова, начиная со строчки «…когда твой пупок выскочил наружу»

«Мы спрятали Коута и его „фольксваген“ на нижнем поле и по длинной дорожке направились к дверям фермы твоего отца. Вот идет невеста-ребенок с набором хромосом в животе! Кажется, тогда я обвинил тебя в трусости за то, что ты заранее не написала об этом своим родителям.

— Я писала им о тебе, Богус, — возразила ты мне. — Им этого более чем достаточно, не то что для твоих…

— Но не о своем положении, Биг, — заметил я. — Ты об этом не упомянула ни слова.

— Нет, не об этом, — согласилась ты, рывком оттягивая плащ от себя, стараясь создать иллюзию, будто твой плащ вздулся лишь потому, что ты засунула руки в карманы.

Я обернулся на Коута, который помахал нам слегка испуганно, неясно вырисовываясь на фоне своей машины без верха, словно лохматый человекообразный телескоп.

— Коут тоже может войти в дом, — сказала ты. — Ему не нужно прятаться в поле.

Но я заверил тебя, что Коут стесняется и ему лучше остаться там. Я не стал уточнять, что я подумал о том, что мы будем выглядеть более заслуживающими прощения, если заявимся вдвоем. А еще я подумал, хорошо, если с Коутом и его машиной на пастбище ничего не стрясется, на тот случай, если мне придется бежать.

Самый волнующий момент наступил тогда, когда мы проходили мимо джипа твоего отца и ты сказала:

— О, мой отец тоже дома! Господи, отец, мать, все! И я напомнил тебе, что было воскресенье.

— Тогда тетя Блакстоун тоже здесь, — вздохнула ты. — Тетя Блакстоун глуха как пень.

Они обедали, и ты, продолжая держать руки в карманах, повернула свою раздутую бутылкой фигуру в сторону обеденного стола и сказала:

— Это Богус. Вы знаете, я вам говорила! Я вам писала!

И тут твоя мама начала скользить глазами вниз по тебе, Бигги, а твоя глухая тетушка спросила у твоей неподвижно застывшей матери:

— Кажется, Сью снова поправилась?

— Я беременна, — сообщила ты, затем добавила: — Но с этим все в порядке!

— Да! Все в порядке! — выкрикнул я по-дурацки, наблюдая, как капает соус с застывшей вилки твоего отца и как он несет ее мимо рта.

— Все в порядке, — повторила ты снова, улыбаясь им всем.

— Разумеется, все в порядке, — заявила тетя Блакстоун, которая на самом деле ничего не слышала.

— Да, да, — промямлил я, кивая.

А твоя глухая тетушка Блакстоун закивала мне в ответ и произнесла:

— Ну конечно! Вся эта жирная немецкая пища сказалась на ней. И она снова набрала прежний вес. Не говоря уж о том, что девочка не каталась все лето! — И, глядя на твою онемевшую мать, тетушка Блакстоун заявила своим пронзительно-ясным голосом: — Боже милостивый, Хильда! Разве так встречают дочь? Я хорошо помню, как ты всегда легко поправлялась и снова худела всякий раз, когда хотела…

Тем временем в «Таши» два биде одновременно спустили воду, и Богус Трампер растерял фрагменты своих воспоминаний. Как, наверное, и другие, тесно связанные фрагменты своего сознания.

В рыбной темноте, в черепаховом мраке квартиры Тюльпен Трампер резко сел на кровати вне себя от ярости и застыл неподвижно, словно индеец в табачной лавке. За последнее время он развил в себе способность освобождаться от приступов гнева. Он научился жестко концентрироваться, совершенно не двигаясь, имитируя погруженную в раздумье статую. Это было что-то вроде изометрического упражнения, которое, в конце концов, лишало его сил. Потом ему никак не удавалось заснуть снова.

— О, хватит, Трампер, — шепнула ему Тюльпен, дотронувшись до его одеревеневшего бедра.

Трампер концентрировал свое внимание на рыбах. Среди них была одна новая, особо раздражавшая его — бежевая любительница пузырей, взявшая за правило размазывать свои полупрозрачные губы по стенке аквариума и изрыгать ртом маленькие пузыри. Не находя выхода, газ попадал обратно в рыбу, отчего она начинала раздуваться. По мере того как она становилась все больше, ее глаза делались все меньше, пока внезапно давление воздуха изнутри не отталкивало ее от стекла, точно шарик, кем-то надутый и потом отпущенный. Давая задний ход, бежевая насмешница начинала раскачиваться в аквариуме из стороны в сторону, словно движущийся по кругу оторвавшийся мотор. Другие рыбы пугались ее. Трамперу не терпелось проткнуть булавкой раздувшуюся уродину. Казалось, эта нахалка всегда оборачивалась к нему, как только начинала раздуваться. Это был верный способ нажить врага; и рыбе следовало бы это знать.

На самом деле Трампер не любил всех рыб, и его теперешнего раздражения с лихвой хватало, чтобы предаться мечтам о самых изощренных способах избавления от них. Пойти и купить страшную рыбу-рыбоедку, всеядную тварь, которая очистит аквариум от всех прочих плавающих, ползающих и скользящих существ, затем слопает все ракушки, камушки и водоросли и даже воздушные шланги. После чего дать ей прогрызть стекло, выпустить наружу всю воду и умереть от удушья. А еще лучше: пусть она шлепнется на дно сухого аквариума, получив, таким образом, удобный случай слопать саму себя. Что за восхитительная всепожирательница! Он немедленно захотел такую.