Но и в самом эпицентре бойни Чащоба Девы не сдавалась. Словно стараясь изгнать беса черной памяти, жимолость и ломонос стремились охватить стеблями беспризорную боевую технику, а цветущий орляк разросся, укутывая падших витым зеленым саваном. Батисто Галлачелли нашел рядом с мертвым радистом действующее военное радио. Парню было лет девять, не больше. Путники пообедали под аккомпанемент шоу Джимми Вонга. Сияло солнышко, поздняя роса досаждала траве, и на покинутое поле боя наплывало с востока неимоверное спокойствие.

Раэль Манделья-мл. положил фото красавицы рядом с мертвым радистом. Судя по виду, тот очень нуждался в друге.

После полудня они миновали изуродованные войной земли и вошли в сокровенные кущи Хриса. Здесь колоссальные секвойи врастали на сто-двести-триста метров в небо: город гибких красных башен и широких, посыпанных иголками бульваров. Три путника могли бы порадоваться тому, что сокровенные кущи и легендарное Древо Мирового Начала близко, а война Сил – далеко, однако тяготевший над людьми ужас густел минута за минутой, шаг за шагом. Посреди величия сокровенных кущ ужас казался ядом, отравой, что из воздуха впитывалась в почву и деревья и иссушающими сны ночами обманом пробиралась в изгнанников. Их походка стала вкрадчивой, их глаза и уши были настороже, они сделались недоверчивы, как кошки. Почему – путники не понимали. Пульс авиадвигателя далеко на востоке погнал их вперед, вынудил выть в поисках укрытия в корнях секвой. Капля за каплей из путников вытекала человечность, капля за каплей лес наполнял их своим духом, ужасающим, отравленным, проклятым, нечеловечьим. Они перешли на рысь, на бег; они не знали, почему и куда бегут, их не преследовали враги, не считая тьмы в их же сердцах. Они бежали от страха, бежали от ужаса, бездумно бросались в куманику и терновник, в ручей и овраг, бежали-бежали-бежали, чтобы ужас остался позади, но не могли убежать, ибо сами и были ужасом.

Пробираясь сквозь внешнее кольцо колоссальных секвой, изгнанники вышли на круглую полянку, в центре которой высилось небывало могучее дерево, Древо-Отец, голова и плечи выше, чем у самых сильных его детей. Ветви качались и шуршали на уровне облаков, столпы витражного света пронизывали иголки и золотили лесное дно. Путники стояли под Древом Мирового Начала и смотрели вверх, на движущиеся ветви с беспримесным трепетом и радостью. Святость места коснулась похороненной человечности и освободила ее от ужаса. Ветви раскачивались и дарили всем троим благословение.

Среди корней дерева стоял некто в белом, с лицом, залитым солнцем; некто развернулся неспешно, упоенно, сияя в колонне света. Священно вращаясь, некто бросил взгляд на троих завороженных путников.

– О, здрасте, – сказал некто в белом, выходя из света, чтобы приветствовать их – не мистический ангел, но мужчина средних лет в запачканной парче. – Какого черта вы шли так долго?

Его звали Жан-Мишель Гастино, «известный также как Чудесный Злюка, Мастер-Мутант Искрометного Сарказма и Бойкий Остряк, а одно время Самый Саркастичный Человек в Мире», и он любил поговорить. Трое изгнанников для этого подходили, и Гастино, пока жарил яйца с грибами в своей развалюхе в корнях дерева, ни на миг не умолкал.

– Я был считайте что звездой, много лет назад, когда мир был моложе, странствовал с цирком; ну, знаете, «Чудеса Земли и Небес», «Величайшее Шоу на Земле», все такое прочее; там был я (Чудесный Злюка), Леопольд Ленц, карлик-шпагоглотатель, метр десять росту, а глотал он полутораметровые шпаги; Танкерей Боб, оборотень, еще пара имен, я их не помню, в общем, все как полагается. Я обычно показывал, как от моего сарказма мрут тараканы и облупливается краска на стенах, тривиальнее некуда, но однажды этот поэтишка, огромный такой, пивная бочка, с рыжей бородищей, пришел и грит, мол, это он Величайший Насмешник За Всю Историю Вселенной, а я грю, нет уж, сынок, я с талантом сарказма родился; вы же слыхали о людях, которые родились с командными нотками в голосе, так что им противиться не моги? Ну вот, у меня был похожий талант сарказма и насмешки; вы знали, что в два года, когда другие детки доводят друг друга до слез, я выдавал такое, что детки покрывались язвами? Откуда вам. Короче: намечалась великая насмешническая дуэль в миленькой такой гостинице… собралось полрайона, ну и, если не затягивать, а на мне есть такой грешок, меня чуток подзанесло. Как только я открыл рот, у этого поэтишки по всей коже пооткрывались большие длинные раны, из них полилась кровь, и мне надо бы умолкнуть. Надо бы, но я не мог, сарказм обуял меня, я все говорил и говорил, зрители тоже закровоточили, завопили, стали рвать на себе волосы, а этот огромный, ну, у него лопнул большая коронарная артерия, и он гикнулся, прямо там. В общем, этим все и кончилось, но чего я не знал, так это что парень был типа местным героем, очень большой человек не только буквально, и ко мне заявились все эти черти с ружьями, собаками, ястребами и охотничьими пумами, я струхнул, задал стрекача, долго бежал, и вот я здесь.

– Я сказал себе: Жан-Мишель Гастино, ты слишком опасен, чтоб жить в обществе, если твой язык еще раз выйдет из-под контроля, погибнут люди, – вот я и поклялся, что не будет больше никакого Чудесного Злюки, Мастера-Мутанта Искрометного Сарказма и Бойкого Остряка; я закончу дни в отшельничестве, никого не трону, буду избегать компании коллег по человечеству. Понимаете, тутошние деревья сарказма не чувствуют. Их восприятие слишком глубоко, чтобы ранить их словами. Короче, меня, как и вас, завлекло в сокровенные кущи, к Древу Мирового Начала. Тогда Чащоба Девы была приветливым местечком, птички, валлаби, бабочки, все такое, не то что сейчас, с тех самых пор, как пришли солдаты; кому это в башку пришло – сражаться в Лесу Хриса? Уж не Жану-Мишелю Гастино; я так скажу, когда эти прибыли, с ними пришла тьма. Вы – понимаете, вы видели ее куда ближе, чем я; у леса есть своего рода… сознание, все эти корни и ветки между собой переплетаются, тут связи, взаимосвязанность, мне говорили, что каждое дерево – элемент сети; та заваруха над Бельвезерским трактом месяц назад сильно распорола высшие когнитивные уровни, вот глубокое дрёмовремя и вернулось. Короче, я отклонился от темы.

Человечек подал омлет с грибами и мате.

– Чай делаю сам, из трав и кореньев. После такого скачешь козлом, что есть, то есть. Короче… вы ешьте, а я уж еще поговорю… меня привело сюда, к Древу Мирового Начала, и ко мне явилась Приснодева… слово чести, св. Екатерина самолично, красавица, светится белым, и лицо у нее… просто как не знаю что. Лучше ангельского. Короче, она мне говорит: «Жан-Мишель Гастино, хочу предложить тебе работу. Ты будешь заботиться о моем лесе, а я прощу тебе то, что случилось в том городке. Лесу нужен кто-то, кто бы за ним присматривал, о нем заботился, его холил, лелеял, даже и любил. Ты будешь знать обо всем, что происходит в Хрисе (вот как я понял, парни, что вы в пути; ваш легкач очень жаль), станешь командиром всех зон Генезиса, то бишь инкубаториев; это где рождаются ангелы, под корнями деревьев; и еще машин… тут их до фига осталось после хомоформирования; покамест тебе не поручат миссию поважнее, ибо однажды произойдет и это». В общем, здесь Жан-Мишель Гастино живет – и здесь Жан-Мишель Гастино останется. Тут хорошо, если нравится свежий воздух и все такое; я за пять лет ни слова в сарказме не сказал. Вообразите. Но теперь, увы, сюда пришла тьма. Сейчас объясню.