Ночь юноши провели в Спарте. Елена приказала рабыням поставить в продомосе[255] ложа и устроить для гостей мягкие, теплые постели, положив на кровати сначала толстые пурпурные одеяла, потом ковры тонкой работы, а сверху шерстяные накидки, которыми юноши могли бы укрыться. Взяв в руки факел, прислужник проводил гостей в приготовленную опочивальню, и там они сладко проспали до самого рассвета.

Тем временем Гермес, исполняя поручение Зевса, помчался туда, где жила Калипсо. Он надел свои крылатые сандалии из нетленного золота, носившие его над сушей и над морем быстрее ветра, взял в руки жезл, смежавший сном глаза смертных, и, низринувшись с Олимпа, заскользил над волнами. Так, едва касаясь пенных гребней, достиг вестник богов прекрасного острова, который стал для Одиссея ненавистной тюрьмой. Божественную нимфу он нашел в одиночестве. Одиссей, как обычно, сидел на берегу и сквозь пелену слез вглядывался в пустынное море. Калипсо повеление Зевса возмутило. Она спасла царю Итаки жизнь, когда его корабль разбился неподалеку от острова, и заботилась о нем все это время. Разумеется, перечить Громовержцу никто не посмеет, но требование его крайне несправедливо. И как прикажете снаряжать Одиссея в плавание? У нее нет ни корабля, ни гребцов. Но Гермес полагал, что это не его забота. «Смотри, не прогневай Зевса», — предупредил он и беспечно унесся прочь.

Помрачневшая Калипсо нехотя принялась за дело. Когда нимфа сказала Одиссею, что отпускает его, тот сперва не поверил: наверное, она задумала какую-то каверзу и, скорее всего, попросту его утопит. Но Калипсо убедила его, что никакого обмана нет. Она поможет ему построить крепкий плот и отправит в море, обеспечив всем необходимым. Ни один человек на свете не брался за работу с такой радостью, как Одиссей, сооружавший плот. На постройку пошло двадцать больших стволов, сухостойных, чтобы плот легко держался на воде. Калипсо в изобилии снабдила Одиссея провизией, среди еды и питья был даже мешок с полюбившимися ему лакомствами. На пятое утро после посещения острова Гермесом Одиссей отчалил с попутным ветром, который мягко погнал плот по спокойному морю.

Семнадцать дней погода благоприятствовала Одиссею, и он плыл, не оставляя руля, ночью правя по звездам, ни разу за все время не сомкнув глаз. Когда на восемнадцатый день на горизонте показалась окутанная облаками горная вершина, Одиссей поверил, что скоро его мытарства благополучно закончатся.

Но в этот самый миг его заметил Посейдон, возвращавшийся из Эфиопии. Владыка морей сразу догадался, что здесь не обошлось без помощи остальных богов. «Но еще досыта горя надеюсь ему я доставить», — проворчал он. С этими мыслями Посейдон собрал все самые свирепые ветры и пустил их куражиться в непроглядной тьме, которой окутал море и землю, нагнав густые грозовые тучи. Восточный ветер боролся с южным, шальной западный налетал на северный, вздымая волны до неба. Одиссей уже готов был попрощаться с жизнью. «Трижды блаженны данайцы — четырежды! — те, что в пространном / Крае троянском нашли себе смерть… Нынче же жалкою смертью приходится здесь мне погибнуть», — думал он. Спасение действительно казалось невозможным. Плот носило по волнам, словно перекати-поле по осенней равнине.

И тут на выручку подоспела еще одна добросердечная богиня — тонколодыжная Ино, в прошлом смертная фиванская царевна. Пожалев Одиссея, она чайкой взмыла над волной и поведала, что единственный его шанс на спасение — оставить плот и плыть к берегу. Ино отдала Одиссею свое покрывало, способное уберечь его от любой беды, пока он будет в море, а потом скрылась в бурунах.

Одиссею не оставалось ничего другого, как последовать ее совету. Гроза морей Посейдон обрушил на него исполинский вал, разметавший плот по бревнышку, будто кучу сухой соломы, и Одиссея закрутило в пенных водоворотах. Но, хотя он об этом и не знал, худшее уже было позади. Удовлетворенный увиденным, Посейдон отправился поднимать бури в других краях, и тогда Афина, которой теперь ничто не препятствовало, спешно усмирила волны. Но даже после этого Одиссею пришлось плыть два дня и две ночи, прежде чем он достиг суши и с трудом нашел среди стены обрывистых береговых утесов безопасную отмель. Обессиленный, изголодавшийся, совершенно голый, выполз он из волн прибоя. Солнце уже скрылось, вокруг ни дома, ни хижины, ни живой души. Однако Одиссей славился не только доблестью, но и находчивостью. Он отыскал густую рощицу, в которой низкие ветви сплетались над самой головой, защищая от дождя. Землю устилал толстый ковер сухой листвы — хоть целый отряд укладывай на ночлег. Устроившись на этом ложе, Одиссей нагреб на себя груду листьев со всех сторон, и они укрыли его, словно одеялом. Вот тогда, согревшись на благословенной твердой земле, дышащей уютными лесными ароматами, он мирно заснул.

Одиссей, конечно, не ведал, где очутился, но Афина о нем позаботилась. Край этот принадлежал феакам, народу дружелюбному и искусному в мореплавании. Их царь Алкиной, человек добрый и на редкость благоразумный, во всех важных решениях полагался на свою супругу Арету, отдавая должное ее несравненной мудрости. У них была прекрасная, пока еще незамужняя дочь Навсикая.

Царевна даже вообразить не могла, что в этот день ей предстоит спасти героя. Проснувшись поутру, она думала только о намеченной большой стирке. Да, она была царской дочерью, но в те времена высокородным девицам вменялось в обязанность выполнять дела по хозяйству, и Навсикая заботилась о чистоте одежды всех домочадцев. Стирка считалась занятием вполне достойным. Навсикая велела слугам запрячь мулов в быструю повозку и нагрузить ее грязной одеждой. Мать собрала ей короб с разными яствами и питьем, а еще дала золотой сосуд с душистым елеем, чтобы натереться вместе со служанками после купания. Повозкой Навсикая правила сама. Взяв в руки вожжи, она, не ведая того, гнала мулов прямиком туда, где Одиссей выбрался на берег. Там в устье реки сама природа устроила каменные купели, в которых ключом бурлила чистейшая, прозрачная вода, — лучшего места для стирки не придумать. В эти прохладные, тенистые купели девушки укладывали одежду и, притопывая, танцевали на ней, пока не сойдет вся грязь, совмещая труд с забавой. Выстиранные вещи они разостлали на дочиста отмытом морем галечном берегу и оставили сохнуть.

Теперь можно было и отдохнуть. Искупавшись, царевна и служанки натерлись благовонным маслом, поели и принялись играть в мяч, который, смеясь и приплясывая, перекидывали друг другу. Солнце начало клониться к закату, намекая, что прекрасный день подходит к концу. Девушки собрали постиранное, запрягли мулов и уже собрались трогаться в обратный путь, когда из кустов вдруг показался обнаженный дикарь. Это был Одиссей, разбуженный звонкими девичьими голосами. Все, кроме Навсикаи, разбежались в ужасе, она же бесстрашно смотрела в глаза незнакомцу. Он обратился к ней с самой убедительной мольбой, на какую только ему хватило красноречия: «Смертная ты иль богиня, — колени твои обнимаю! / Смертных, подобных тебе, не видал до сих пор никогда я / Ни средь мужчин никого, ни средь жен, — изумляюсь я, глядя! / Жалость яви, госпожа! Претерпевши несчетные беды, / К первой к тебе я прибег. Из других ни один мне неведом / Смертный, кто в городе этом, кто в этой стране обитает. / К городу путь укажи мне и дай мне на тело накинуть / Лоскут, в какой ты белье завернула, сюда отправляясь».