– Люди, обладающие такой информацией, должны вести себя осторожно, – сказал Керенский. – Если о Закате станет известно, паника может наделать не меньше бед.

Сигалов заметил, что из всех троих сидящих на кровати сутулится только он, и выпрямил спину.

– Нужно изучать последний день более внимательно, – заявил он. – На ровном месте такие события не происходят, это я вам как автор говорю. Корни должны быть. Они и сейчас уже, наверно, видны, только мы не туда смотрим.

– Этим путем мы идем и без тебя, ты нужен проекту для другого, – возразил куратор. – Продолжай искать ошибки. С тридцать первым числом какая-то нездоровая история: оно не может быть скрыто полностью. Ладно, некоторые события непредсказуемы. Допустим. Но почему Индекс не показывает пустые города, как обычно? Дома, улицы. Это ведь никуда не денется, и через месяц в Индексе это снова появится, только уже засыпанное снегом. Я думаю, здесь что-то вроде запрета или поправки в алгоритме – вроде той, которая не позволяет скрипту копировать самого себя. Вот что тебе нужно искать, Витя. Следить за политическими новостями или проверять ядерные объекты – этим всем и так давно занимаются. Не думай о причинах Заката, выкинь их из головы. Просто сделай так, чтобы мы смогли увидеть сам Закат, тогда и причины станут понятны. Ты же, в конце концов, особенный, – закончил Коновалов тоном человека, который принес больного ребенка к знахарю, потому что врачи оказались бессильны.

– Я не утаиваю от вас гениальные идеи, у меня их просто нет, – подавленно вымолвил Сигалов. – Чувствовать свою беспомощность – это хуже всего… Как с Майской…

Куратор тихонько пихнул его в бок, но продолжать Виктор и не собирался, сказать ему было нечего.

– Вспомните, что это всего лишь скрипт, – предложил Керенский. – Попытайтесь взглянуть на него не как на гениальное творение, а как на любой м-м… креатив. Глазами бета-тестера, а не восхищенного автора. Поищите конструктивные изъяны, логические несоответствия, не знаю… да любые ошибки.

– Провокации, – кивнул Сигалов. – Уже искал.

– Сам же говоришь: не туда смотрим, – вступился Коновалов. – Вот и попробуй посмотреть куда-нибудь… не туда, куда раньше. Давай, Витя, ну?! Выдай нам что-нибудь парадоксальное, ты же умеешь.

– Хотите парадоксов? Пожалуйста: я загружал чужие персонажи в настоящем времени и свой – в будущем. Но я никогда не был в Индексе самим собой в данную минуту. Это и будет «посмотреть куда-нибудь не туда», как вы просите. Мне надо посмотреть на самого себя.

– Это же и есть слепая зона, – казал куратор. – В скрипте нет своего Индекса и, соответственно, всего нашего проекта. Для него этот офис – пустующий торговый центр, и у тебя нет причин здесь находиться. Ни у кого из нас.

– Хорошо-хорошо, – покладисто отозвался Виктор. – Вот на это всё и я собираюсь полюбоваться. Как в Индексе реализована идея о том, что меня нет? Как это сделано?

– Наблюдатели говорят, что они ничего не видели. Совсем ничего.

– Ничего не видели – как и в день Заката или как-то иначе?

– А что!.. – вдруг встрепенулся Керенский. – Если мы найдем здесь параллели, это может стать новой версией.

– Куда нам еще новых версий, Александр Александрович! – всплеснул руками куратор. – Со старыми разобраться бы!

– Велели мне копать от скрипта, а не от реальных причин, вот я и копаю, – недовольно произнес Сигалов.

– Поправка – не дополнительное условие, а запрет на уровне алгоритма, – высказался Коновалов. – Это не рекомендация игнорировать какую-то часть реальности. Даже не приказ. Поправка прямо сообщает скрипту: Индекса и всего, что с ним связано, не существует. Иначе он тут же начнет строить внутри своего мира бесконечную матрешку. Никакой информации о себе в настоящий момент ты получить не сможешь, потому что ее нет у Индекса. Она не искажена и не скрыта, ее просто нет! – раздраженно закончил куратор.

– Сколько их всего, ваших поправок, и на что они влияют? Не может ли так получиться, что как раз из-за них тридцать первое число и не видно? Что, если они вызывают в скрипте какой-то глобальный сбой?

– Все поправки согласованы с активным ядром. Я хотел сказать, с Кириллом.

– Игорь Сергеевич, пусть он попробует, – решил Керенский. – Быстрее бы уже загрузили, чем спорить.

– Еще немного потерянного времени нам уже не повредит… – не то согласился, не то огрызнулся куратор и достал из внутреннего кармана трубку. – На какой срок? – спросил он у Виктора.

– На пару часов, – бездумно ответил тот.

– Два часа?! И что ты там собираешься делать? Висеть в пустоте? Одного часа хватит за глаза, – отрезал Коновалов.

Керенский встал с кровати и похлопал куратора по руке, чтобы тот тоже освободил место. Сигалов снова лег и дотянулся до немуля на полке.

– Ты ничего там не увидишь, – устало повторил Коновалов. – В лучшем случае молоко.

Виктор хотел спросить, почему молоко, но лишь отмахнулся и надвинул обруч на лоб.

Куратор выразился максимально точно: это напоминало молоко. Всё пространство было залито белесым туманом, настолько плотным, что Сигалов удивился, почему кожа не чувствует соприкосновения с жидкостью.

Виктор лежал на бетонном полу посреди пустого ангара, который казался намного больше, чем нижний этаж в офисе компании. Стен он не видел, но отчего-то был уверен, что они далеко и, главное, – что они существуют. Сигалов прикоснулся к полу и прочувствовал пальцами все неровности и песчинки. Он прочел поверхность, как слепой читает азбуку Брайля, и сразу узнал работу мастера – единственного автора на свете, который мог тратить на создание вымышленного мира всю свою жизнь. Это и было настоящей жизнью Кирилла, а не прозябание в реальности, где у него не осталось ничего, кроме функционирующего мозга.

Пол был холодным, совсем не как снег, в котором Виктор валялся, споткнувшись о санки. Он осторожно встал на ноги и вдруг заметил в тумане два темных пятна. Одновременно раздался голос – неживой, механический, но тем не менее узнаваемый:

– Кстати, Саша, он узнал про Лаврика.

– Всё? – Другой голос, тоже знакомый.

– Почти всё.

– От кого?

– От меня.

– Мне бы удивиться, но я ожидал чего-то подобного.

– Лучше от меня, чем от чужих людей. У нас и так проблемы с доверием. Он был в одном шаге, и я решил не тянуть.

– Возможно, ты прав. Я тебя не осуждаю.

– И надо что-то делать с Лавриком.

– Я думаю об этом.

– Надо не думать, а делать.

– Игорь, ты сам знаешь, насколько всё сложно.

Глухие голоса вязли в пространстве, точно разговаривали сквозь подушку. Виктор постепенно, сантиметр за сантиметром, приближался к темному пятну, пока не разобрал черты лица Коновалова. Вторым пятном, пониже и поуже, был Керенский. Оба стояли на тех же местах возле кровати, только кровати уже не было, и ничего не было – ни стен палаты, ни капельницы, ни выключенного за ненадобностью дефибриллятора. От всего этажа остался только бетонный пол.