— Вылезайте, — недовольно сказал Хромой.

Его голос слегка дрожал, и стало понятно, что он что-то скрывает. Эвелина сзади заметно напряглась, сжала свой посох покрепче.

Я выглянул наружу, настроил все свои чувства до предела, пытаясь понять, что происходит. Псионики я пока не ощущал.

На мальчишку было жалко смотреть. Он дрожал всем телом, нервно постукивая прутиком по коленке, а его зрачки так и пытались сорваться в сторону, намекая на засаду за углом.

— Там всё… нормально… Сторожей немного… Пройдём по Бережку, спустимся в разломе.

Интуиция подсказывала, что пусть опасность настоящая, но мне она пока по зубам.

— Нам туда, — дрогнувшим голосом сказал Хромой, — Там помойники спускаются.

— А кто сторожит? — спокойно спросил я, не спуская глаз с трухлявого угла здания, мимо которого нам предстояло пройти, — Трущобники?

— Да, там есть один… Я отвлеку его, он меня сегодня побить хотел.

Кто его побить хотел, я выяснять не стал. Потому как уже через секунду я вылетел за угол, резко присев.

Свистнул нож прямо надо мной, но я уже перехватил жилистую руку. Мой Василий сам не был атлетом, но этого противника даже с таким телом я легко перебросил через плечо.

Уже через секунду я насел на него сверху.

— А, тва… — хотел крикнуть тощий лысый оборванец, но замычал и заёрзал, когда моё колено стало давить на шею, а его рука неприятно захрустела на изломе.

Одно ухо у трущобника было наполовину обгрызено, и я без особого труда понял, что это и есть тот самый Огрызок.

Главарь местных попрошаек оказался не так страшен, как меня пугал Хромой. Ну, что взять с мальчишки, если для него этот отморозок — это самая настоящая реальность.

— Ты, Калека сраный… — пропыхтел Огрызок, — Мы ж твою маму…

Хромой бросился ко мне, пытаясь столкнуть с трущобника, но тут свистнул посох, и мальчишка споткнулся. Он упал рядом со мной, а я свободной рукой схватил его за шиворот и встряхнул:

— А ну, спокойно! Рассказывай.

— Мы её всем Трухлявым Даром будем… — снова начал Огрызок, но его шея захрустела под моим коленом, локоть изогнулся до невозможного, и трущобник заплакал от боли.

— Моя мама у них, — шмыгая и утирая слёзы, проревел Хромой, — Она там, в Каменном Даре. Я просто должен Огрызку… и Бороде должен… Как соберу долг, меня отпустят к ней.

Я поджал губы. Говорить пацану, что, возможно, его мамы вообще уже нет в живых, а толчковые трущобные псы просто используют его, я не стал.

Этот Огрызок, скорее всего, просто перехватил Хромого пару минут назад, и, узнав про нас с Эвелиной, захотел лично поживиться. Чем поживиться?

Я переглянулся с чернолунницей. Она ведь говорила, что к городу подошли Стражи Душ. Значит, за нас уже объявили награду?

— Сколько за нас обещали? — спросил я.

— Пошёл в Пробоину!

Я перехватил голову парня поудобнее и стал потихоньку сворачивать. Спустя секунду до Огрызка дошло, что его смерть — самая настоящая реальность. Ох, как же они боятся смерти, такие отбросы, наделённые властью над слабыми.

Он что-то захрипел, я прекратил пытку.

Огрызок закашлялся:

— Страж Душ это… был… кха! Говорит, найдите мне чернолунницу… Кха!

К счастью для меня, его слова означали, что Иного пока никто не искал. Судя по-всему, Вячеслав Ключевец ещё не вышел на своих подельников.

Я поднял глаза на Хромого. Ну, вот он, момент…

Углубив зрение внутрь, я представил чакры, одну за другой, разом нашёл оракульную четвёртую, по отблеску перескочил на едва заметную пятую. Я не останавливался, по инерции перескочил подальше, ощущая тепло в затылке.

— Проведи нас в Каменный Дар, и мы поищем твою маму, — сказал я с нажимом, одновременно выбрасывая вместе с голосом чуть-чуть псионики.

Энергии было так мало, что я больше её представил, чем ощутил. Но для маленького сознания мальчишки этого хватило. Он сразу поверил.

— Хорошо, — Хромой, округлив заплаканные глаза, только утёр грязным рукавом нос.

Мне показалось, что он бы и без псионического внушения согласился бы. Хоть за самим чёртом в ад, если тот пообещает спасти маму.

— Борода тебя убьёт, сучёныш! — зарычал Огрызок, — А Король сожрёт твоё тело, как…

Он не договорил. Главарь попрошаек замычал от боли, а я чуть наклонился и процедил сквозь зубы:

— Ты, отрыжка сутулой собаки. Сейчас я дам тебе шанс, но если встречу ещё раз, то прикончу.

Затем я слегка придушил его, и через несколько секунд борзый трущобник потерял сознание.

Если парня отмыть да приодеть, на вид ему было бы едва лет восемнадцать. Его жизнь только начинается.

Через полчаса мы будем уже в другом районе города, так что я не боялся погони Огрызка. Но, если придётся, обещание выполню — свой взнос в праведную карму я только что сделал.

Я встал, прихватив неплохой нож Огрызка:

— А вот теперь пойдём.

Хромой смотрел на меня, как на дьявола, который только что разрушил половину привычного ему мира. Чтобы мальчишка отвис, пришлось дать ему лёгкого подзатыльника.

Едва мы оказались снаружи, как пацан быстро куда-то повёл нас полуразрушенными закоулками. Одного взгляда на сгнившие деревянные стены вокруг было достаточно, чтобы понять — эта часть города ещё недолго просуществует. Да, не зря её называют Трухлявым Даром.

— Где твой отец?

— Увели к Королю, — без особых эмоций ответил пацан, — Давно.

— А мама?

— Ушла его искать. Она хотела попробовать выплатить за него долг.

Я чуть не плюнул, когда опять услышал это слово: «долг». И толчковому псу ясно, что этот самый долг наполовину надуманный, да ещё и подставной. Лишь бы подсадить беспомощную рыбку на крючок.

— А что за Король?

— Король — это Король, — в голосе Хромого сквозил неприкрытый страх, — Он живёт в Каменном Даре.

Через некоторое время мы юркнули в одно из покосившихся зданий. Внутри оно опять же оказалась просторнее — вниз вела лестница. Спустившись и засев возле окна, я увидел всё ту же набережную вдоль пустого бетонного канала. Правда, из этого окна на мощёную мостовую прыгать было высоко.

К счастью, мы успели вовремя…

Хромой ткнул пальцем вверх, показывая на противоположный высокий берег. Там, в одной из каменных башен, несколько раз мигнул красноватый свет.

— Сигнал подали, — прошептал мальчишка.

На нашем берегу вдруг выросла тень и безбоязненно подошла к самому краю канала. Темнота не позволяла разглядеть, и я напряг зрение.