Миссис Флинн использовала почти все свое жалованье, ту скудную сумму, что Эмма ей платила, чтобы покупать ингредиенты для выпечки ее изысканных десертов.

– Я не могу их взять просто так, но если вы не против, то возьму их в долг.

– Это ни к чему, дитя.

– Я настаиваю. С процентами.

Миссис Флинн кивнула.

– Сейчас принесу деньги и поднос.

Подхватив пухлыми пальцами юбки, экономка торопливо вышла из комнаты.

Лили схватила Эмму за руку.

– Что-то плохое случилось, правда, Эм? – И, не дожидаясь ответа, добавила: – У меня есть три пенса, и ты можешь продать мои книжки про инспектора Уитли.

Эмма со слезами притянула Лили к себе и крепко ее обняла. Может быть, она не совсем провалила задачу воспитать брата и сестренку. Пусть у них сложности, но они любят друг друга, раз уж сестренка готова расстаться со своими ценными книжками. Прерывисто вздохнув, Эмма поцеловала Лили в макушку.

– Все будет хорошо. Не волнуйся.

И хотя голос ее звучал спокойно, коленки под юбкой опять подкосились.

Вернулась миссис Флинн и протянула Эмме зеленый портплед с потертыми швами и растрепавшимися ручками.

– Поднос тут. Я положила его в портплед, чтобы любопытная миссис Дженкинс не увидела, как ты уносишь его из дома. Она сразу поймет, что ты собралась делать, и завтра растреплет это всей улице.

По тяжести портпледа Эмма сразу поняла, что там не только деньги и поднос. Она заглянула внутрь и увидела два бронзовых подсвечника.

– Они принадлежали моей матери. Я никогда их не использовала, – сказала миссис Флинн.

– Спасибо, но я не могу их заложить. – Эмма сунула руку в портплед, чтобы вытащить подсвечники.

Экономка ее остановила.

– Пожалуйста, не тревожься об этом, голубушка. Ты, Лили и Майкл все равно что моя родная плоть и кровь.

Эмма шла к ломбарду мистера Моргана по переполненным пешеходами, телегами и кебами улицам Блумсбери. Потрогала свою шляпку с цветами, жалея, что купила ее. Мистер Морган даст ей за нее гораздо меньше, чем она заплатила.

Эмма завернула за угол и оказалась на узкой улочке. Впереди над ломбардом висели на кованом железном крюке три золотых шара.

Чувство вины за кольцо Саймона заставило ее подниматься по ступенькам очень медленно. Из ломбарда вышла женщина с зеленым платьем из тонкого полотна, а другая, куда менее царственного вида, как раз заходила туда, держа в руках целую охапку одежды.

Внутри Эмме пришлось дожидаться, пока мистер Морган разбирался с этой клиенткой. Он перебрал все ее вещи, дал ей несколько монет и залоговую квитанцию. Сумма была такой маленькой, что он простил ей полпенни за квитанцию. Женщина улыбнулась и сказала:

– Благослови вас Господь.

Пока они разговаривали, Эмма осматривалась. Одежда, кастрюльки и мебель заполняли тут каждый дюйм. Все в животе у нее сжалось, когда она увидела папин костюм, висевший рядом с витриной, и знакомую розовую стеклянную миску. Костюм она заложила в ломбарде всего пару месяцев назад. А миску больше года назад. Колокольчик над дверью звякнул, вырвав Эмму из размышлений. Она обернулась и увидела, что зачуханная женщина выходит из ломбарда.

– Могу я вам помочь? – Мистер Морган улыбнулся. Возможно, надеялся, что она пришла забрать свои вещи и заплатить ему проценты.

Хотя в ломбарде никого больше не было, Эмме хотелось заняться своим делом в одной из маленьких комнаток, дающих некоторое уединение.

– Нельзя ли пройти в отдельную комнату, сэр?

– Идите за мной, – деловым тоном произнес он.

Они вошли в крохотную комнатушку с одним окном. Над столом висела лампа под матовым колпаком. Ломбардщик включил ее, а Эмма поставила портплед, сняла шляпку и положила ее на стол.

– Моя шляпка. Она совсем новая. И… – Эмма открыла портплед, вытащила серебряный поднос и два канделябра и положила их рядом. – Вот эти вещи.

Хозяин поднес к глазу ювелирную лупу, висевшую у него на шее на золотой цепочке, и всмотрелся в метку мастера на дне подноса. Затем рассмотрел подсвечники.

– Дам вам за все двенадцать фунтов. А мои расценки вам известны. Плюс полпенни за квитанцию.

«Двенадцать фунтов?» Глаза обожгло слезами. Жалкая мелочь по сравнению с тем, что ей нужно. Она открыла ридикюль, вытащила узелок, развязала голубую ленту и выложила на стол мамину камею, рубиновое ожерелье и обручальное кольцо. В драгоценностях отразился свет от газовой лампы.

Уголки губ ломбардщика приподнялись в улыбке. Он поднес к окну ожерелье. На камни упали солнечные лучи, и по всей комнате заплясали блики приглушенного красного света. Мистер Морган издал такой звук, как если бы он был заинтригован. Значит ли это, что камни настоящие? Или фальшивые? Эмма не хотела спрашивать… не хотела, чтобы он догадался о ее наивности в отношении драгоценных камней.

Он вытащил из лацкана шерстяного пиджака маленькую булавку, провел ею по самому большому из трех красных камней. Не сказав ни слова, положил ожерелье обратно на стол, взял обручальное кольцо и камею. Поднес кольцо к свету.

– Даю тридцать пять фунтов за все.

Ее охватило разочарование.

– Неужели нельзя дать больше? Пожалуй, мне следует пойти к ювелиру.

Этого ей совсем не хотелось делать, ведь там она не сможет позже выкупить свои вещи, если ей вдруг повезет и деньги она заработает.

– Тридцать семь фунтов, и ни пенни больше.

Сердце ее упало. Даже с двенадцатью фунтами миссис Флинн и тем, что у нее есть в банке, этого не хватит. Пальцы сжали кольцо Саймона. Она положила его на стол.

Он выгнул бровь, взял монокль и стал кольцо рассматривать. Затем, прищурившись, посмотрел на Эмму.

– Откуда оно у вас?

– Гм… отец много лет назад выиграл его в каком-то игорном доме.

Ломбардщик кивнул и надел кольцо себе на мизинец.

– Ну хорошо, семьдесят пять фунтов за все.

Эмма почувствовала, что сейчас расплачется. Недостаточно. Борясь со слезами, она протянула руку за кольцом Саймона и собрала остальные вещицы.

– Доброго вам дня, сэр. – Надев шляпку, Эмма вышла из комнаты.

– Семьдесят девять! – крикнул ей вслед мистер Морган.

Все равно недостаточно. Ей нужен другой план, и Эмма точно знала, что должна сделать – пойти к тому негодяю, Дьяволу с Данбери-стрит, и договариваться с ним. От одной мысли об этом по спине поползли мурашки, но какой еще у нее есть выбор?

* * *

Миссис Флинн нахмурилась и подбоченилась.

– Дорогое дитя, ты не можешь бегать по трущобам в одиночестве. Я пойду с тобой.