В XVII веке Эфиопия была в очередной раз объединена; центром ее стал Гондар. В дни Гумилева об эпохе процветания этой столицы вспоминали как о прекрасных былых днях; эти сетования, романтически украшенные, отразились и в стихах Гумилева. Вот как выглядит гондарская эпоха в его описании:

К середине XIX века, однако, страна разделилась на полунезависимые княжества, а власть негуса негести, верховного правителя, стала номинальной. В 1855 году появился сильный и решительный объединитель — Феодор (Теодрис) II, прежде — Лидж Каса Хайлю. Имя было избрано им не случайно: приход царя-избавителя Феодора был предсказан в одном из апокрифов, имевших хождение в Эфиопии. Феодор не был соломонидом. И тем не менее ему удалось объединить под своей властью и Бегондар, и Тигре, и Шоа, и современную Эритрею.

Феодор запретил работорговлю (первая отмена работорговли в Эфиопии — в общей сложности это пришлось делать не менее пяти раз, и каждый следующий реформатор ставил освобождение рабов себе в заслугу… Впрочем, рабство носило в Абиссинии, стране патриархальной, «домашний» характер, и обращение с рабами не было особенно жестоким). Он реформировал армию и довел ее численность до 150 тысяч человек. Он пригласил мастеров из Европы и наладил в Эфиопии производство ружей. Он завел артиллерию и даже пытался построить флот (на озере Тан). Но судьба не благоприятствовала ему — а может быть, в какой-то момент негусу негести изменило чувство реальности. Недовольный тем, что Англия отказалась продать ему оружие, он арестовал британского консула. В 1860-е годы это было примерно то же самое, что сейчас — арестовать консула американского, и чревато такими же последствиями. Если учесть, что к тому времени собственный народ, утомленный поборами, разлюбил Феодора, а феодальные правители по горло сыты были самоуправством этого выскочки, что армия стала разбегаться и в итоге уменьшилась в десять раз, — непонятно, на что он рассчитывал. Феодору пришлось наблюдать, как по дороге, которую в считаные дни построили через горные перевалы его солдаты, наступают победоносные англичане. Осажденный в одной из крепостей с жалкими остатками войск, он принял все условия, согласился отпустить консула и всех пленных, но «солдаты королевы» не сняли осады. Тогда Феодор распустил войско. Некоторое время он с кучкой верных ему людей сражался против штурмующих крепость британцев, а под конец застрелился.

Такова была судьба первого из трех эфиопских царей-реформаторов. Два других (в правление первого из них Гумилев прибыл в Абиссинию, со вторым встретился лично) правили дольше и успешнее, но финал жизни обоих был горек. История «догоняющих цивилизаций» драматична — нам это известно не понаслышке. Эфиопия как будто застыла в X или XII столетии — споры схоластов, княжеские свары… Разумеется, общественный строй был не совсем сходен с «классическим феодализмом»; сеньориально-вассальной лестницы не было, земля в центральной части страны была императорской собственностью, отличившиеся простолюдины поднимались к самым вершинам власти. Закрепощение крестьян во многих провинциях лишь начиналось. Абиссинцы жили, как их предки, в круглых домах без перегородок, крытых бамбуком, под одной крышей со скотом, в будни питались черными блинами и гороховой похлебкой, по праздникам лакомились сырым мясом, одевались в белые штаны и матерчатую накидку — шамму. Разница между бедняками и богачами была невелика. Соприкосновение с Европой должно было положить конец этому убогому, но самодостаточному быту.

После тигрейца Иоанна IV, пытавшегося восстановить древние порядки и погибшего в походе против возникшего в Судане воинственного мусульманского государства Махди, императором стал представитель Шоанского дома Менелик II. Менеликом I был самый первый, сугубо легендарный правитель Эфиопии, — сын царя Соломона и царицы Савской. Новый император перенес столицу в свой удел — в Аддис-Абебу.

Абиссинцы в стихах Гумилева так описывают новые порядки:

Интересы объединенной Менеликом Абиссинии столкнулись с колониальными амбициями европейских держав. В 1894 году началась двухлетняя война с Италией (ранее захватившей Эритрею и часть Сомали и нацелившейся на весь Рог) — для Менелика успешная. Завоевать Эфиопию итальянцам удалось лишь при Муссолини — и ненадолго.

Войны требовали оружия — и его ввозилось в страну все больше. Список же экспортируемых Эфиопией товаров частью напоминал волшебную сказку: золото, слоновая кость, мускус… (Из менее романтических продуктов — кофе, хлопок и кожа.) В 1889-м, в год воцарения Менелика, один французский коммерсант, возглавлявший факторию в Харраре, уже девять лет проведший на африканском континенте и уставший от бесперспективной торговли хлопком и кожами, затеял крупную спекуляцию: попытался продать императору партию устаревших французских ружей. Увы, сделка сорвалась: Менелик только что приобрел партию более нового оружия на заводах Круппа. Этот ничтожный эпизод не стоил бы упоминания, если бы не имя незадачливого предпринимателя. Его звали Артюр Рембо. Когда-то, отправляясь на Черный континент, он мечтал: «Я вернусь с железными мускулами, с темной кожей и яростными глазами… Женщины заботятся о свирепых калеках, возвращающихся из тропических стран». Но африканская эпопея автора «Пьяного корабля» была, судя по всему, довольно прозаичной и даже тоскливой. Никто из его харрарских знакомых, видимо, не догадывался о его прошлом.

Эфиопия нуждалась не только в оружии, но и в союзниках. И тут кстати оказалась Российская империя, никогда не имевшая африканских колоний, но (вслед за западными соседями) начинавшая приглядываться и к этому континенту. Разумеется, русский империализм был, как всегда, изначально идеалистическим и основывался на идее помощи православным братьям. (В прямой зависимости от практических намерений МИДа Эфиопия описывалась русскими наблюдателями то как православная, то как монофизитская страна.)

Впервые русская духовная миссия достигла эфиопской земли в 1847 году. Первая попытка русской колонизации Эфиопии относилась еще к 1888 году. Некто Николай Иванович Ашинов, терский казак, вместе с архимандритом Паисием основал колонию «Московская станица» близ Джибути. В романе Юрия Давыдова «Судьба Усольцева» Ашинов описывается социальным утопистом-народником; для такой трактовки, кажется, нет оснований. Целью Ашинова был контроль над Баб-эль-Мандебским проливом. Его формально приватное предприятие было тайно поддержано правительством, но, когда станица пала, обстрелянная с моря французским крейсером, никто за Ашинова не заступился. Спустя несколько месяцев товарищ министра иностранных дел Ламздорф писал в своем дневнике: