– О чем ван Даммы тогда думали? – сказала Сара вслух. – Может, они рассчитывали уберечь Мину от неудобных вопросов?

Миссис Деккер отвернулась в сторону, словно не желая отвечать на этот вопрос.

– Ты ведь что-то знаешь, не так ли? – спросила Сара.

Мать прикусила губу и вздохнула.

– Ну не то чтобы знаю… Но могу вообразить одно-единственное объяснение, которое не делает чести никому, даже мне самой.

– Мама, о чем ты подумала?

Миссис Деккер снова тяжко вздохнула.

– Я себя чувствую распоследней сплетницей, когда у меня появляется эта мысль, но такое ведь случается не впервые. – Мать снова повернулась лицом к Саре. В ее глазах плескалось отчаяние, вызванное горькими воспоминаниями. – Мы ведь отослали Мэгги во Францию, когда подобное случилось у нас. Во всяком случае, пытались отослать.

Сара встретила измученный взгляд матери, и все эти воспоминания мощным потоком захлестнули и ее. Она вспомнила Мэгги, рассерженную и возмущенную, отказывающуюся подчиниться воле отца и прятаться до рождения ребенка. Мэгги, бледную и умирающую, умоляющую Сару поклясться, что та позаботится о ребенке, который уже умер. Боль от этой потери была все еще свежа, и Сара видела, что мать чувствует то же самое. Глаза миссис Деккер наполнились слезами, и она сильно напрягалась, словно малейшее движение могло привести к обмороку.

И тут у Сары возник вопрос, который она бы никогда не осмелилась задать ни себе, ни родителям в те годы.

– А что бы ты сделала с ребенком Мэгги, если б она все же уехала во Францию, как вы планировали?

Хотя миссис Деккер решительно не желала даже разок моргнуть, одна слеза все-таки выползла на бледную щеку и скатилась вниз.

– Мне очень жаль, что я тогда не подумала… – хрипло прошептала она. Ей было ужасно больно вспоминать обо всех этих утратах.

– Тебе жаль, что ты не подумала о чем? – требовательным тоном продолжала настаивать Сара, пытаясь сдержать нахлынувшую ярость, потому что знала: она не сможет преодолеть боль, если позволит себе ее ощутить.

– Я очень жалею, что мне не пришло в голову сделать вид, будто это мой ребенок. Я бы с этим справилась. Тогда мы могли бы привезти ребенка сюда…

– И сделать вид, что это наша младшая сестренка, – закончила за нее Сара, понимая, что сама мать не в состоянии это сделать.

Миссис Деккер прикрыла ладонью рот, сдерживая стон невыносимой боли, противоречащий этикету и правилам приличия.

У Сары было такое ощущение, что кто-то сжал ее сердце тисками и выдернул из груди. Мэгги, Мэгги!.. Может, именно это заставило сестру бежать из дома? Мысль о том, что у нее намерены отнять ребенка и она никогда его больше не увидит? Ничего удивительного, что сестра пребывала в таком отчаянии. Сара тогда отнесла это насчет страсти, но она просто не понимала, что Мэгги приняла единственно возможное решение, если хотела оставить ребенка при себе.

Миссис Деккер с трудом перевела дыхание и повернулась к дочери.

– Я бы это точно сделала. Я бы все сделала, чтобы ее спасти. Ты должна верить мне, Сара.

«Все, за исключением того, чтобы позволить ей выйти замуж за человека, которого она любила», – подумала Сара, но вслух этого не сказала. Взаимные упреки и обвинения сестру не вернут. А говоря по совести, мать отнюдь не могла решать, что станется с Мэгги и ее ребенком. В один прекрасный день Саре все равно придется лицом к лицу встретиться с тем человеком, который принимал эти решения, но не сегодня. Сегодня ей нужно успокоить мать, да и саму себя.

– Я верю тебе, мама. Любая женщина поступила бы так, чтобы защитить свое дитя.

«Даже такая эгоистичная и ограниченная женщина, как Франсиска ван Дамм», – подумалось Саре, пока она смотрела на лицо матери, сморщившееся и исказившееся от горя.

* * *

Фрэнк рванулся к висящему телу, схватил его за болтающиеся ноги и приподнял, ослабляя натяжение веревочной петли, охватывавшей шею. Но делая это, он уже понимал, что помощь пришла слишком поздно. Тело уже начинало коченеть, и детектив чувствовал ледяной холод даже сквозь одежду Харви. Через секунду он отпустил его и отступил назад, признавая поражение. И посмотрел вверх, прямо в лицо смерти.

Харви умер отнюдь не тихо и мирно. Фрэнк разглядел царапины на горле: грум пытался растянуть удушающую петлю, уносящую его жизнь. Подобная реакция возникает инстинктивно, вне зависимости от того, что человек сам мог желать умереть. И неважно, что он пребывал в столь подавленном настроении, что решил сделать петлю, взобраться на табурет и надеть ее себе на шею. Когда табурет упал в сторону и петля врезалась в живую плоть, воля к жизни возобладала над желанием умереть, пусть всего на несколько секунд. Жаль, что последнее усилие оказалось бессмысленным и бесплодным…

Фрэнк хотел срезать веревку. Это всегда первое, что хочется сделать в подобной ситуации, и сержант собрался проделать это сразу же, особенно памятуя о том, что Харви был его ровесником. Хороший, добрый человек. Единственным его грехом было то, что он хотел помочь девушке, которую любил и которой был предан. Но Фрэнк понимал: прежде чем срезать веревку, опустить тело Харви на землю и придать ему хоть какую-то видимость приличия, нужно сперва все здесь внимательно осмотреть и убедиться, всё ли в полном порядке, так, как и должно быть.

Табурет валялся рядом, на боку, как и следовало ожидать, ведь Харви отпихнул его ногой. Веревка надежно закреплена на крюке, торчащем из стены, а потом переброшена через голую потолочную балку. Раздутое лицо и выскочившие из орбит глаза указывали на смерть от удушения. Фрэнк догадывался, какие мотивы двигали грумом. Возможно, Харви винил себя в смерти Алисии и был не в силах больше выносить это чувство вины. Или, возможно, и Мэллой, и Сара Брандт ошибались и Харви действительно был отцом ребенка Алисии. Может, он даже был и ее убийцей, хотя Фрэнк и полагал, что это не так. Значит, он ошибался и одно из этих двух объяснений вполне могло стать причиной того, что Харви покончил с собой.

Если только не знать, что грум отнюдь не покончил с собой…

Менее опытный следователь, конечно, мог этого не увидеть. Менее опытный детектив из тех, кто обычно расследует смерть в провинции, мог вообще не заметить ничего подозрительного. Но Фрэнк заметил это сразу же – и это была первая улика, не соответствующая картине самоубийства. След веревки на горле Харви. Красная странгуляционная полоса тянулась точно вокруг шеи, как если бы кто-то подобрался к груму сзади и накинул ему на горло гарроту, а потом закручивал и закручивал ее, пока несчастный не умер. А веревка, на которой висел Харви, оставила бы совершенно иной след, под совершенно другим углом, и Фрэнк готов спорить на что угодно: когда он ее срежет и опустит Харви на землю, то не обнаружит под ней вообще никакого следа, потому как Харви уже был мертв, когда его подняли и подтянули к балке. А когда детектив поднял табурет и поставил его стоймя под болтающимися ногами Харви, он окончательно в этом убедился. Между ногами и табуретом, на котором якобы стоял грум, когда натягивал петлю себе на шею, оставалось добрых шесть дюймов.