Если историю с аплодисментами по поводу казни собственного отца я знаю от сокурсников Ирины, то насчет «грязных дел» слышала собственными ушами и готова подтвердить под присягой…

Несмотря на то что дружбы между нашими семьями не случилось, я часто сталкивалась с Ириной и перекидывалась с ней несколькими словами. Так я узнала, что Ирина и Валентин решили отправить сына, когда он окончит институт, куда-то в глушь, чуть ли не на дальний Север, чтобы он набрался опыта и научился преодолевать трудности. Этого я решительно не понимала. Мне всегда казалось, что дети в нашей стране и так получают слишком много тяжелого опыта и трудностей, незачем ставить их в особо суровые условия…

Прошло еще несколько лет, и Ирина снова показала свой характер: врачи велели ей срочно ложиться на операцию — подозревали рак. А она сказала, что запланировала поездку с дочерью — дочь была ее любимицей — на юг.

И поехала, а вернувшись с юга, умерла довольно скоро. Все знают, что раковым больным путь на юг заказан. Впрочем, Ирина, возможно, умерла бы и сделав операцию. Рак — загадочная болезнь…

А далее и произошло преступление в нашем доме. Сын Ирины убил аспирантку, любовницу отца, Валентина Н. И расчленил ее труп.

По версии соседей по дому — аспирантка-стерва крутила романы и с отцом, и с сыном. А потом якобы решила выйти замуж за отца… И тогда сын убил эту недостойную девицу.

Преступление было раскрыто. Состоялся суд, который вынес суровый приговор. Какой точно, не помню, помню только, что нам рассказали, будто отец преступника, Валентин, требовал для сына смертную казнь…

Разумеется, процесс над отпрыском семьи Г. был, как сейчас сказали бы, «резонансным». Если бы он шел в XXI веке, вокруг него кипели бы нешуточные страсти. Но в годы брежневщины все делалось втихую. Тем не менее в «Литгазе-те» появилась большая статья известного журналиста О. Мороза. У «Литгазеты» были особые права.

О. Мороз всячески возвеличивал мать убийцы Ирину — в статье она фигурировала под другим именем — и косвенно пытался хоть как-то оправдать самого убийцу. Но надо признать, что делал он это весьма топорно. Так, журналист писал, что отец, то есть Валентин, устраивал в квартире вечеринки-оргии, когда Ирина уже лежала на смертном одре. И что больная Ирина подвергалась поношению. И что после смерти матери сын якобы боролся и за материнскую честь, и за неслыханные богатства, которые нажили родители.

Не верю я, что кто-то поносил Ирину. Не таким она была человеком.

Что касается богатства, то какое богатство могло быть у двух научных работников, воспитавших двоих детей и содержавших старушку-мать? Да еще при большой кооперативной квартире…

Видимо, и сам О. Мороз сообразил, что его аргументы никуда не годятся. И, как принято у нас на Руси, вспомнил… Достоевского.

Сын Ирины утопил части трупа в реке. И Раскольников размышлял, не утопить ли труп старухи в реке… Сын закопал голову трупа в лесу. Опять соответствующая цитата из Достоевского.

Вывод из своих рассуждений О. Мороз делал соответствующий, но довольно-таки сомнительный: нет, не годится в убийцы российский интеллигент… Сказано это с пренебрежением — мол, у российского интеллигента кишка тонка!

Ну при чем тут Достоевский? Его герой Родион Раскольников, возомнивший себя сверхчеловеком, решился на убийство мерзкой старухи, обиравшей униженных и оскорбленных. Тут посыл чисто философский, — может ли человек лишить другого человека жизни? Поспорить с Богом? Парень из нашего дома зверски убил девушку не поймешь из-за чего…

Можно только посочувствовать журналисту из «Литгазеты». Никакие убедительные мотивы для особо жестокого преступления не просматриваются… Мотивов нет, а логика, на мой взгляд, все же видна… Вспомним…

На суде отец потребовал для сына самого страшного наказания — смерти. Отец потребовал для родного сына смерти! А его жена пять десятилетий назад… аплодировала известию о казни отца. А в дни «оттепели» не захотела говорить о деле отца, сфабрикованном НКВД!

А дед сына, отец Ирины, был… Да, кем был этот сталинский нарком? Его биография теперь известна. В 16–18 лет вступил в эсеры, в самую радикальную партию России, признававшую и убийства — индивидуальный террор. Позднее стал большевиком. Занимал большие посты. Уже в первые кровавые годы советской власти: председатель Госплана, зампредседателя Совнаркома Украины, зампредседателя Госплана СССР. В 1929 году заместитель наркома земледелия СССР. Стоп… 1929 год — год «великого перелома», год «сплошной коллективизации». И как следствие — голодомора.

Правда, последние восемь лет жизни Г. — относительно спокойные. С 1930 по 1937 год он — нарком финансов, воспитывает любимую дочку… Но почему спокойные? В эти годы Сталин расправлялся с так называемой «ленинской гвардией» — провел ее через пыточные камеры к расстрелам…

Ну а папа юноши-убийцы? Как сказано, он был комсомольский вожак. Из простых. Стало быть, и он выбился в люди неспроста. Наверное, многое повидал. И после смерти жены развернулся, загулял, спутался с молоденькой аспиранткой.

Ну как тут не уверовать в теорию наследственности, в гены? Ведь иначе не возникла бы роковая цепочка: сын убил… Мать сына аплодировала убийцам родного отца. Отец требовал казни родного сына… А родоначальник семьи был сталинский «железный нарком»…

И не забудем, что в 20—30-х годах особо ценилось, если истинные большевики ради Революции рвали кровные узы; ценилось, когда сын шел на отца, брат убивал брата, жена разоблачала мужа…

Много сказано и написано о трагедийности времени, о котором я пытаюсь рассказать. О загубленных жизнях, о сломанных судьбах людей… Но иногда мне кажется, что в самих людях что-то сломалось. Боюсь, что голодоморы и массовые казни повлияли на генотип человека. Что стали отмирать в нем гены добра и сострадания. И что искусственно вызванные бедствия привели к неотвратимым мутациям…

А иначе как понять: юноша из благополучной, даже из почтенной семьи, не пьяница, не наркоман, убивает девушку, а потом, чтобы скрыть преступление… рубит тело на части… Нет, я верю в гены…

3. Ася Берзер

Можно с уверенностью сказать, что Анну Самойловну Берзер74 — Асю Берзер (так я ее звала всегда, так и буду называть на этих страницах) в 60—70-х годах знала и уважала вся литературная Москва. Трудный характер, зато какая совестливость! В ней было что-то от героев-шестидесятников XIX века, хоть и несимпатичных мне, но ведь таких благородных, бессребреников, аскетов, борцов за справедливость.

При скромном послужном списке — редактор, всего лишь редактор — нельзя сказать, что Ася не состоялась как человек, как литератор. Ее