История всех реальных попыток освобождения Николая Второго и его семьи в настоящее время уже достаточно хорошо изучена историками. При этом до сих пор никаких следов хоть какого-то участия в одной из них Кетлинского так и не обнаружено. Помимо этого, вспомним, что проблемы с вывозом царской семьи при активном противодействии уральских большевиков были даже у большевистских верхов в Москве.

Несмотря на полное отсутствие каких-либо реальных доказательств контрреволюционности Кетлинского, «последнее слово» в посмертной судьбе Кетлинского сказал главный идеолог истории Октябрьской революции академик Исаак Минц, чья точка зрения считалась в советское время истинной в последней инстанции. Приговор академика Минца был однозначен — Кетлинский являлся скрытым врагом советской власти.

* * *

Однако далеко не все были столь однозначного мнения о политических взглядах Кетлинского. Так, из рассказов Ф. Раскольникова известно, что в начале января 1918 года народный комиссар по морским делам Дыбенко, узнав на III съезде Советов, что Кетлинский виновен в расстреле четырех матросов на крейсере «Аскольд», приказал разобраться и наказать виновного. По заданию наркома тогда же были подобраны по этому делу материалы, находящиеся в делах Главного морского штаба, в частности, последнее обращение судового комитета крейсера «Аскольд» с жалобой на безрезультатность неоднократных заявлений команды о преступлениях командира и других офицеров корабля. Не дожидаясь результатов расследования, Дыбенко сразу же приказал арестовать Кетлинского, подписав соответствующую телеграмму в адрес председателей Мурманского Совдепа и Центромура. Раскольников, будучи заместителем наркома, по его словам, имел возможность более подробно разобраться с материалами следствия комиссии Аесниченко, а также начал выяснять обстоятельства этого дела у товарища председателя Центромура Ляуданского и начальника штаба гланамура Веселаго, находившихся в тот момент в Петрограде. Помимо этого, Раскольников навел справки относительно Кетлинского и у флотских офицеров, пользовавшихся доверием наркомата. Все они характеризовали Кетлинского как либерала, которого можно полезно использовать для разработки реформы и строительства Красного флота. В результате обсуждения вопроса по судьбе Кетлинского на заседании Морской коллегии Дыбенко вынужден был отменить свою телеграмму о его аресте, разрешив гланамуру возвратиться к исполнению своих обязанностей впредь до рассмотрения дела специальной следственной комиссией. В организации этой новой комиссии должен был принять участие и Раскольников. Однако в конце января 1918 года в Петрограде получили сообщение об убийстве Кетлинского и вся возня вокруг «дела крейсера «Аскольд» сразу же перестала всех интересовать.

Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Я поинтересовался (у Ф. Раскольникова. — В.Ш.) о том, каковы были предположения Коллегии в отношении судьбы Кетлинского. Раскольников ответил, что Коллегия приняла бы решение в зависимости от результатов следствия, но что он лично считал, что Кетлинский, безусловно, скомпрометирован своим прошлым, но что он быстро советизировался. Раскольников считал, что Кетлинского прежде всего необходимо убрать из Мурманска и использовать в аппарате наркомата по вопросам, связанными с реформами флота, и по организации системы обучения на флоте после перехода его на добровольческие начала… Я остановился обстоятельно на обстановке, при которой Раскольников высказал свое намерение отозвать Кетлинского из Мурманска. Он считал, что независимо от выводов следственной комиссии в феврале Кетлинский был бы отозван из Мурманска. Поэтому те, кто говорит о том, что если бы адмирал остался жив, то он активно содействовал бы белогвардейскому перевороту, не учитывают того, что ко времени этих событий в июле 1918 г. он был бы далеко за пределами Мурманского края».

Что и говорить, Кетлинский в должности гланамура был всего лишь «калифом на час», и судьба его, как военно-морского начальника, была уже предрешена. Несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было деяний против советской власти, ему все равно не доверяли и желали убрать из Мурманска как можно скорее. Впрочем, в той ситуации, которая складывалась на Мурмане в начале 1918 года, возможности Кетлинского были на самом деле не велики.

Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Я уверен, что если бы Кетлинский продолжал занимать должность гланамура, события протекли также и закончились бы интервенцией. Кетлинский, не удалив союзный флот осенью 1917 г., не смог бы парализовать его деятельность весной и летом 1918 г. Преобладающее превосходство в силах осталось бы за союзниками — интервентами. Предполагать, что Кетлинский мог бы договориться с англичанами или протестовать, используя свой авторитет, нельзя, так как интервенция была проведена распоряжением свыше и за местным союзным командованием оставались только вопросом тактики обмана и вмешательства, а не решение вопроса, быть или не быть интервенции. Остается открытым вопрос о том, как бы отнесся Кетлинский к распоряжениям Советского правительства о выражении союзникам протеста и даже вооружении сопротивления при попытке высадки войск? В данном случае каждый исследователь должен ответить, что он не знает, как поступил бы Кетлинский. С одной стороны, известно, что гланамур считал своим долгом выполнять приказы, а не обсуждать их, кроме того, со дня его смерти прошло полгода, за которые могло бы многое измениться. Можно отметить, что Кетлинский приносил большие жертвы: он пережил без единой жалобы суд команды на корабле, следствие комиссии Лесниченко, вопросы о реорганизации штаба в Центромуре, угрозы «непримиримых», наконец, арест и перспективу нового следствия, в то же время все активнее и активнее участвовал в работе демократических организаций, боролся, как умел, за сохранение боеспособности флотилии. Эти переживания очищали его старорежимную идеологию и могли привести к полной советизации, как это произошло со многими офицерами царской армии и флота. Таков мой вывод об этом грешном человеке. Морская коллегия при существенной поддержке Самохина и Раскольникова оформила семье Кетлинского пенсию, как семье военного моряка, погибшего на посту».

Грустно, но выдвиженцы Колчака даже после смерти Кетлинского продолжали мстить за «обиды» своего шефа его семье. Так, любимец Колчака контр-адмирал Л.Л. Иванов, переведенный им с Балтики на Черное море, а во время Гражданской войны ставший начальником штаба флотилии Северного Ледовитого океана, осенью 1919 года вспомнил о вдове бывшего конкурента Колчака и приказал командиру Мурманского порта капитану 1-го ранга Дарагану: «Предложите вдове Кетлинской выехать на юг и предупредите ее о выселении из квартиры». Практически это был приказ выбросить женщину с двумя маленькими дочерьми на улицу. Однако порядочные флотские офицеры в Мурманске все же еще были, и тот же Д.И. Дараган отказался выполнить распоряжение своего начальника, доложив: «Кетлинская зарабатывает уроками всего 121 руб. в месяц.

Переезжать в Крым, не зная имущественной обстановки, из-за детей пока не желает. Лишена всяких денежных средств». Лишь после этого контр-адмирал Иванов оставил вдову Кетлинского в покое.

При этом Ольга Леонидовна Кетлинская оставила о себе в Мурманске самую светлую память. Именно она была организатором первого мурманского литературно-художественного кружка, первых благотворительных вечеров, городской публичной библиотеки и первого детского сада-приюта. При этом, несмотря на смерть мужа, она по-прежнему активно продолжала заниматься общественной работой.