Но ты, я вижу, счастливчик! Хотя и не уверен я в этом! Может, лучше было бы тебе умереть сразу! Но видно, у них на тебя есть какие-то планы! Да что ты пятишься? Не бойся! Нам с тобой здесь ещё какое-то время вместе сидеть, пока меня или тебя не прихлопнут! А если общий язык найдём, то может, ещё и выпутаемся живыми из всего этого! Ты человек всё-таки, а не этот верующий идиот – кот со своей кошачьей бабой! – и Пират кивнул головой в сторону тех ошмётков, что остались от кота и его семейства.

– Изыди! Изыди, сатана! Господи! Господи! Спаси и помилуй меня, грешного! – услышал он только в ответ. Ник Бэри рухнул на колени и стал усиленно молиться.

– За что, Господи? Почему ты оставил меня? Зачем подверг столь ужасному испытанию? Что я сделал не так? В чём провинился перед тобой? Слышишь ли ты меня? Спасёшь ли меня? – рыдал в истерике Ник.

– Брось, дурак, истерить и чепуху молоть! Твой Господь, то же, что и наш – самозванец и проходимец? Никого и ничего он никогда не спасал, кроме собственной шкуры, и спасать не будет? Хоть и негоже так говорить о своём хозяине, но я-то знаю его лично! Хотя и сам в какой-то момент ему поверил! А ты совсем дурак! Молишься, даже не зная кому! Как и наши глупые животные! Смотрю на тебя и думаю: это ж надо было стремиться стать похожими на вас людей! Тьфу! Противно смотреть! Ты ещё хуже кота! Тряпка! Успокойся, соберись, и давай лучше подумаем, как нам быть дальше, пока не поздно!

– Изыди! Не искушай! Бог знает! Бог мне поможет! – не унимался Ник. – Только никаких дел с сатаной! Он – искуситель! Избавь! Избавь меня, боже, от лукавого!

– Это я-то лукавый?.. – ухмыльнулся Пират. – Да, ты прав! Наверное, я лукавый! Такое провернуть! Не всякий человек сможет! Тем более, я вижу, что даже служивые люди, и те, как тряпки! Даа!.. Вот, что вера в бога единого с мужиком делает! То же самое, кстати, безбожник Соломон и среди животных провернул! Их самцы в рыдающих и истеричных самок превращаются, которых ни во что не верующие свиньи и собаки вокруг пальца обвели! Я лукавый…. Эх! Дурак, ты братец, дурак! Не видел ты ещё лукавых! Скоро появятся! Наобещают, разведут, запугают, вытянут всё что можно, а затем, в расход! Я сам такой же, только те – ещё похлеще меня будут! Меня развели – как щенка какого-то! – Пират уже, по всей видимости, разговаривал сам с собой. Ник Бэри его абсолютно не слушал, ибо находился в состоянии шока от всего, что с ним происходит.

– Был бы я сейчас в другом состоянии, я бы быстро тебя в чувство привёл. Либо глотку тебе перегрыз, чтобы Коммод тебя использовать не смог в своих целях! Но волкодавы потрепали меня конкретно! Жаль!.. Видно рассердились на меня высшие силы! – Пират разочарованно замолк и, отвернувшись от Ника, опустил голову на пол.

Так, в молчании, они просидели до вечера, каждый думая о своём. Молчание это периодически прерывал Ник, то и дело, пускаясь в очередные истерики и молитвы. Пират уже не прерывал его и только грустно, даже с некоторым презрением смотрел на распустившегося и опустившегося человека, образ которого так долго казался ему недостижимым идеалом. Теперь и кот, по сравнению с этим полицейским, казался ему героическим созданием. А этот мужик, полицейский, человеческий воин, напоминал ему скорее истеричную и фанатично верящую в бога Матильду, которая, в общем-то, и загубила всё дело по освобождению своего семейства из заточения.

«Неужели они все такие? – думал Пират. – Храбрые только тогда, когда чувствуют своё превосходство, и такие фаталистичные, когда дело касается того, чтобы проявить хоть какую-то волю к жизни и к свободе при невыгодных для них условиях. Ему и хлеба волшебного давать не надо для того, чтобы он в животное превратился. Хотя нет! Ему уже дали такой хлеб в виде их святых писаний, при этом убедив его, что только вера слепая отличает его от животных и делает его человеком! А я вижу, что она превратила его в животное, которое вылезло из него при первом же серьёзном испытании! Потому что, наверное, это даже не его вера! Ему просто внушили, что эта вера святая, а на самом деле это не его внутренний мир! Видимо, это всё построено на таких же фокусах, что проворачивали сначала перед свиньями мы с Соломоном, а теперь, перед другими животными и птицами, проворачивают Старый Хряк с Коммодом. Как всё это надоело! Повидать бы сейчас Джесси! Попросить бы у неё прощения! Где ты, Джесси?»

Пирату при мысли о Джесси стало как-то грустно, и он ощутил, что его глаза стала заволакивать какая-то жидкость, точнее вода, а в горле застрял какой-то комок. Впервые в жизни Пират понял, что он плачет. Но он не испугался этого и не стал противиться, ибо ему эти слёзы не показались слабостью, или позором, как только что он думал о слезах Ника Бэри. Наоборот, ему от них становилось как-то легче и теплее на душе. Он не проклинал себя за упущенные возможности, не корил за допущенные ошибки. Нет! Он просто представлял себя рядом со своей Джесси, со своими детьми и ему становилось от этого приятно и грустно. Слёзы текли из его глаз, а он просто молча лежал в тёмном углу на полу и мечтал. Более того, именно сейчас он в полной мере ощущал себя настоящим человеком, ибо видел себя с Джесси и с детьми, весело бегающими и играющими на прекрасной поляне. Но не на задних лапах, а на ногах; державшими друг друга не передними лапами, а руками; смеющимися от счастья, что они есть друг у друга; видящими свою дальнейшую жизнь действительно в царстве божьем – но только тут на Земле, в этой жизни, здесь и сейчас.

Пират забылся в своих мечтах на какое-то время.

– Джесси, ты здесь? – произнёс он, почувствовав, что кто-то осторожно трогает его за шею, как вдруг это, изначально тёплое и мягкое, страшной удавкой сдавило его горло.

– Изыди, сатана! Сдохни! Бог поможет мне, если я уничтожу тебя! – слышал Пират над собой в последние моменты своей жизни.

– А может оно и к лучшему! – мелькнула у него в голове последняя мысль, и Пират, подчинившись ей, перестал дергаться и сопротивляться. – Дджессиии! – успел прохрипеть он напоследок и затих навсегда.

Ник продолжал ещё некоторое время держать за горло