— Нет, Гордиан. Вы сказали мне, что нашли не накидку, а кусок материи. Вы ни разу не произнесли слова «накидка». Я отлично помню ваши слова. — Он сильно потянул носом, отпил вина и пристально посмотрел на меня. — Ладно, я допускаю, что в тот момент я каким-то образом утратил способность воспринимать происходящее. Возможно, я не придал значения тому, что могло привести меня к догадке.

— И все же, почему Фабий убил Луция?

— Уже выезжая из Рима, Фабий был готов убить Луция, но сам факт убийства произошел спонтанно. Луций становился истеричным. Что было бы, если бы я разоблачил его махинации, а это непременно должно было случиться, если бы я хоть сколько-нибудь внимательно проверил его документы или разыскал капитана «Фурии»? Перед Фабием забрезжила картина своей собственной гибели. Фабий старался заставить Луция сохранять хладнокровие. Он сказал мне, что они решили отвлечь мое внимание другими делами, чтобы я не смог даже заподозрить их в том, чем они занимались. Как знать? Возможно, им это удалось бы. Но Луций потерял голову и настаивал на том, что единственным спасением для них было чистосердечное признание. Он хотел все мне рассказать и просить снисхождения, разумеется, выдав при этом и Фабия. Фабий схватил Геркулеса и заставил его замолчать навсегда. Это был блестящий ход — обвинить в преступлении рабов, — вы не находите? Сообразительность, хладнокровная реакция — это как раз те качества, которых я требую от своих офицеров. Когда на него наткнулись Зенон с Александросом, он припугнул их, и им не оставалось ничего другого, как бежать, став козлами отпущения. Ему повезло, что погиб Зенон, так как он-то его наверняка узнал. Но Александрос раньше его никогда не видел и, следовательно, не мог сказать Иайе и Олимпии, кто именно был той ночью около трупа.

— Так, значит, Фабий не дописал до конца имя Спартака потому, что его спугнули рабы?

— Нет. Он уже убрал бросавшуюся в глаза кровь в библиотеке и стер ее с пола в коридоре, но не успел собрать разоблачительные документы, над которыми сидел Луций. Некоторые из них были разложены на столе и на них попали брызги крови, когда Фабий ударил Луция статуэткой по голове. Фабий просто скатал их в свиток и положил на пол. Он намеревался нацарапать до конца имя на полу, придать трупу наиболее убедительное положение, а потом вернуться в библиотеку и забрать опасные для него документы, чтобы бросить их в море вместе с накидкой, а может быть сжечь. Потом он услышал чей-то голос в коридоре. Очевидно, кого-то из домочадцев разбудил шум, как ни старался он действовать тихо, или же слишком нашумели поспешно бежавшие рабы. Голос послышался снова, уже ближе к атриуму. Фабий понял, что должен был либо немедленно бежать, либо совершить еще одно убийство. Не знаю, почему у него не выдержали нервы. Разумеется, он не мог знать, ни вооружен ли тот, кто приближался к атриуму, ни один ли он, или с ним был кто-то еще. Как бы то ни было, он схватил накидку и скрылся.

— Но буквально все в доме сказали, что в ту ночь ничего не слышали.

— Да? — сардонически спросил Красс. — Значит, кто-то сказал вам неправду. Подумайте, кто бы это мог быть?

— Дионисий.

— Этот старый негодяй вошел в атриум и увидел на полу своего мертвого покровителя. Вместо того чтобы поднять тревогу, он оценил ситуацию и подумал, какую мог бы извлечь из нее выгоду для себя. В библиотеке он нашел разоблачительные документы, хотя и не знал их содержания. Кровь на пергаменте говорила сама за себя. Он унес их в свою комнату и спрятал, а впоследствии перечитал, пытаясь обнаружить связь документов с убийством. Представьте себе панику Фабия, когда он на следующий день приехал вместе со мной на виллу, при первой же возможности пробрался в библиотеку и обнаружил, что документы исчезли! И все же он не показал виду, что чем-то взволнован. Какое холодное, расчетливое самообладание! Какого воина потерял Рим! Только в день вашего прибытия ему удалось спуститься к эллингу и побросать в воду оружие. Он пытался сделать это в предыдущие вечера, но ему постоянно что-то мешало. Впрочем, я думаю, что его одолевали колебания. Ваш приезд заставил его пойти на риск. И вы же застали его врасплох за этим занятием! Расправа с вами с помощью кинжала означала бы второе убийство. Поэтому он решил вас утопить.

— Ему это не удалось.

— Да. И с того момента, как сказал мне Фабий, он понял, что вы являетесь орудием Немезиды.

— Скорее, это цепь событий, — заметил я, подумав о тех, кто сыграл хоть какую-то роль в разоблачении Фауста Фабия: это Муммий и Гелина, Иайа и Олимпия, Александрос и Аполлон, Экон и Метон. Разговорчивый Ората и покойный Дионисий, и даже сам Красс.

— Значит, это Фабий позднее пробрался в библиотеку и соскоблил кровь с головы статуэтки?

Красс кивнул.

— Но чего он ждал так долго? Может быть, он ее до того момента просто не заметил?

— Чтобы уничтожить следы в библиотеке, где очень много времени провожу я, ему нужно было улучить время, да еще освободиться от своих многочисленных обязанностей и проскользнуть незамеченным по коридору. Но ваше появление заставило его наспех заняться уничтожением следов.

— Мой приезд, — заметил я, — и болтовня Дионисия.

— Вот именно. Когда этот старый дурак за обедом похвастался тем, что обскакал вас в раскрытии тайны убийства, он подписал себе смертный приговор. Сомнительно, чтобы он подозревал именно Фабия, но у того не было никакой возможности узнать, к каким выводам пришел философ. На следующее утро, во время подготовки к похоронам, Фабий пробрался в комнату Дионисия и подсыпал яд в его травяной отвар. Кстати говоря, вы были правы: он использовал аконит. Находясь в его комнате, попытался также открыть сундук Дионисия, подозревая, что там могли быть спрятаны пропавшие документы. Но замок оказался очень надежным, и он в конце концов ушел из комнаты, опасаясь, что его застанет там или сам Дионисий, или кто-нибудь из рабов.

— Где он достал яд?

— В Риме. Он купил аконит у одного из субурских торговцев вечером накануне нашего отъезда. Уже тогда он понимал, что ему, возможно, придется убить Луция, и надеялся сделать это более тонко, чем получилось на деле. Яд предназначался для Луция, но был использован на то, чтобы заставить молчать Дионисия. Я нашел остатки яда в комнате Фабия.

— Этой ночью, по пути в Кумы, Фабий пытался убить и меня.

— Не Фабий, а его люди. Во время вашей перебранки перед конюшнями он увидел торчавший из-под вашего плаща угол окровавленной накидки. Он был уверен, что утопил ее в море в ночь убийства, а в тот момент понял, что она найдена.

— Да, — согласился я, — я помню то странное выражение его лица.

— Если бы вы, Гордиан, показали накидку мне, я узнал бы ее немедленно, и весь ход событий совершенно изменился бы. Но — увы! Фабий мог надеяться только на то, что вы утаили от меня эту находку, либо сознательно, либо по небрежности, и что я ее не видел, как и было в действительности. У него не было иного выбора, как убить вас, забрать накидку и как можно скорее уничтожить ее. Я именно Фабию поручил собрать гладиаторов и организовать погребальные игры. Вообще-то, я должен был возложить эту задачу на Муммия, но, учитывая его слабость к этому греческому рабу, я не мог на него полностью надеяться. Фабий уже решил тем или иным путем отделаться от вас. Он взял двух гладиаторов из лагеря у Лакринского озера и приказал им следовать за вами сразу же после того, как вы отправитесь в Кумы. Фабий еще спросил вас, какой дорогой вы поедете — помните? И вы совершили большую ошибку, ответив на его вопрос. Он послал гладиаторов вам вслед с приказом убить вас обоих, а накидку принести ему.