«Почему? – подумала она.– Почему я так важна для тебя, Стефан Кригер? Почему ты врывался в мою судьбу, пытаясь сделать мою жизнь лучше?»

Она хотела задать эти вопросы, но он должен был больше рассказать о Кокошке. Его силы, казалось, быстро таяли, и он испытывал некоторые трудности с сохранением последовательности своих мыслей. Она не хотела перебивать и смущать его.

Он сказал:

– С часов и графиков на программном дисплее, Кокошка мог узнать цель моего последнего путешествия: прошлая ночь, ваш дом. Но, понимаете, на самом деле я намеревался вернуться в ту ночь, когда погиб Дании, как я вам и обещал, а вместо этого я вернулся на год позже из-за какой-то ошибки при введении расчетов в машину. После того как я отправился раненный в будущее, Генрих Кокошка мог найти эти расчеты. Он мог понять мою ошибку и узнать, где найти меня не только прошлой ночью, но и той ночью, когда погиб Дании. Значит, когда я спас вас от грузовика год назад, я привел за собой и убийцу Дании. Я чувствую вину за это, хотя Дании погиб случайно. По крайней мере, вы с Крисом остались живы. До сих пор.

– Почему же Кокошка не отправился за тобой сразу же в 1989 год в прошлую ночь? Он знал, что ты ранен и с тобой было легче расправиться.

– Но он также знал, что я буду ожидать его, он боялся, что я буду вооружен и буду готов к встрече с ним. Поэтому он отправился в 1988 год, где я не ждал его и где он имел преимущество в неожиданности. Возможно, Кокошка рассчитывал убить меня в 1988 году, чтобы я не смог вернуться в институт с той горной дороги и убить Псиловски. Вне всяких сомнений, он рассчитывал предотвратить убийство и спасти разработчиков проекта, но, конечно, он не мог этого сделать, потому что тем самым изменил бы свое прошлое, что невозможно. Псиловски и остальные были уже мертвы и остались бы мертвыми. Если бы Кокошка лучше понимал законы путешествий во времени, он бы знал, что я убью его в 1988 году, потому что к тому времени, как он решил спасти Псиловски, я уже вернулся в институт из той ночи невредимым! Крис спросил:

– С тобой все в порядке, мама?

– Мне бы сейчас фруктовую таблетку экседрина, – сказала она.

– Я знаю, что это трудно понять, – сказал Стефан.– Но таков Генрих Кокошка. Вернее, таким он был. Он обезвредил взрывчатку, которую я заложил. Из-за него и из-за этого отключения питания, вследствие чего остановился таймер взрывателя, институт остался, машина по-прежнему работает, а агенты гестапо пытаются убить нас в нашем же времени.

– Зачем? – спросила Лаура.

– Из-за мести, – сказал Крис.

– Они перешагнули через сорок пять лет, чтобы только из-за мести убить нас? – сказала Лаура.– Наверняка есть более веская причина.

– Есть, – сказал Стефан.– Они хотят убить нас потому, что мы единственные люди, которые могут найти способ уничтожить машину времени прежде, чем они выиграют войну и изменят будущее. И в этом они правы.

– Но как? – спросила она удивленно.– Как мы можем уничтожить институт, который существует сорок пять лет назад?

– Пока я не уверен, – сказал он.– Но я подумаю над этим.

Она хотела было задать еще вопросы, но Стефан покачал головой. Он был очень утомлен и скоро вновь погрузился в сон.

Крис приготовил поздний ленч из сэндвичей с арахисовым маслом. У Лауры не было аппетита.

Видя, что Стефан проспит несколько часов, она приняла душ. После этого она почувствовала себя лучше, даже в мятом белье.

Весь день по телевизору шли разные глупости: мыльные оперы, спортивные шоу, опять мыльные оперы, повторение «Острова фантазий», шоу Донахью, бегающего по студии и ищущего среди аудитории сочувствующих бедственному положению дантистов.

Она зарядила магазин «узи» патронами, купленными в оружейном магазине еще утром.

На улице сгущались сумерки, темные облака затянули голубое небо. Пальма, одиноко стоящая возле угнанного «бьюика», казалось, поджала свои листья в ожидании шторма.

Она села на один из стульев, закинула ноги на край кровати и задремала. Ее разбудил плохой сон, в котором она обнаружила, что была сделана из песка и медленно растворялась под дождем. Крис спал на другом стуле, Стефан тихо сопел на кровати.

За окном шел дождь, громко стуча по крыше отеля и образуя лужи на стоянке, хотя день был довольно холодным. Это был типичный для Южной Калифорнии шторм, почти тропический, но без грома и молний. Иногда все-таки раскаты грома аккомпанировали дождю в этой части страны, но они были менее часты, чем где бы то ни было. Сейчас Лаура была более чем благодарна этому факту потому, что если бы был гром и молнии, она бы терялась в догадках, были ли они естественными или сигнализировали о появлении агентов гестапо из другой эры.

Крис проснулся в семнадцать часов пятнадцать минут, а Стефан Кригер очнулся пяти минутами позже. Оба сказали, что голодны, а в дополнение к аппетиту Стефан выказывал другие признаки выздоровления. Его глаза стали ясными, белки больше не были красными и водянистыми. Он мог уже сесть на кровати, помогая себе здоровой рукой. Его левая рука, которая была онемевшей, теперь что-то чувствовала, он мог шевелить пальцами и сжимать их в кулак.

Вместо обеда ей хотелось бы услышать ответы на свои вопросы, но она должна была беспокоиться о своем пациенте. Когда они приехали утром в мотель, Лаура заметила китайский ресторан на другой стороне улицы. С неохотой оставляя Криса и Стефана, она пошла туда, чтобы купить что-нибудь на обед.

Револьвер она сунула под жакет, а «узи» оставила на кровати рядом со Стефаном. Хотя автомат был слишком тяжелым и мощным для Криса, Стефан мог бы справиться с ним одной своей здоровой правой рукой, но отдача несомненно причинила бы ему сильную боль.

Когда она вернулась, вымокшая под дождем, они положили картонную коробку с едой на кровать, за исключением двух банок с куриным бульоном для Стефана, которые она поставила на ночной столик рядом с кроватью. Зайдя в ароматно пахнущий ресторан, она обнаружила, что у нее появился аппетит, и она заказала множество еды: курицу с лимоном, отбивную с апельсиновыми дольками, вареные креветки и ветчину с рисом.

Пока они с Крисом поглощали все это при помощи пластиковых вилок и запивали пищу кока-колой, купленной ею в гостиничном автомате, Стефан пил свой бульон. Он думал, что не сможет есть более тяжелую пищу, но, выпив бульон, осторожно попробовал ветчину и курицу с лимоном.

По просьбе Лауры он рассказал им о себе, пока они ели. Он родился в 1909 году в Германии, в городке Гиттелд, что стоит в горах Харц, следовательно, ему было тридцать пять лет.

– С другой стороны, – сказал Крис, – если считать сорок пять лет, которые ты перепрыгнул во времени с 1944-го по 1989 год, тебе сейчас восемьдесят лет! – Он засмеялся, довольный собой.– Парень, ты неплохо выглядишь для восьмидесятилетнего старикашки!

После того, как их семья переехала в Мюнхен во время первой мировой войны, отец Стефана, Франц Кригер, стал поддерживать Гитлера с 1919 года, став членом Германской рабочей партии, когда Гитлер начал свою политическую карьеру в этой организации. Он даже вместе с Гитлером и Антоном Дрекслером писал платформу этой группировки, которая переросла в настоящую политическую партию, став позже национал-социалистической партией.