— Может, так будет лучше всего — умереть в битве и не страдать тут, на земле, остаток жизни, видя тебя женой другого, зная, что ты носишь его детей, и понимая, что виноват в этом я один.

У Эльвины по щекам потекли слезы. Правильно она сделала, что пришла: Филипп нуждался в утешении, и она утолит его печаль, какими бы ни были последствия.

— Филипп, неужели все должно быть именно так? Я люблю тебя. Другого я никогда не полюблю, даже если тебе суждено умереть. Никто не займет в моем сердце место, которое принадлежит тебе. Честь и титул для меня не много значат. Должна ли я выходить за другого?

Филипп будто не слышал ее слов. Он говорил, словно беседуя сам с собой:

— Я ждал недели, нет, месяцы, чтобы услышать эти слова. Я думал, что никогда не услышу их после того, что сделал. Я восхищался твоей преданностью, твоим мужеством, твоей готовностью выдержать все ради нашего сына, но я полагал, будто твоя ненависть ко мне слишком глубока. А теперь я знаю, что завоевал сокровище, которое мечтал получить всю жизнь. И что? Сейчас я должен отказаться от этого сокровища! Уж лучше бы ты ничего мне не говорила.

Однако Филипп погладил Эльвину по голове и распустил ленты, стягивающие узел. Изумрудные глаза ласкали длинные волосы, а пальцы наслаждались их шелковистой мягкостью. Эльвина не шевелилась. Она смотрела ему в глаза, и сердце ее билось все сильнее от каждого его прикосновения.

Словами Филиппа не завоевать. Важны поступки. Какое ей дело до того, что остаток дней они проживут в грехе, но как заставить его передумать? Он так и не сказал тех слов, что она желала услышать, но то, как Филипп касался ее, как смотрел на нее, говорило само за себя. Движимый только похотью, мужчина не объявил бы во всеуслышание, что в ней течет благородная кровь.

Эльвина расстегнула пояс и начала расшнуровывать лиф.

Филипп накрыл ее руки своими.

— Позволь мне сделать это для тебя, как когда-то ты делала для меня, — попросил он.

Ловкие смуглые пальцы его легко избавили Эльвину от всех предметов туалета. Ладонь Филиппа накрыла высокую грудь. Он пожирал ее глазами.

— Для меня нет женщины красивее тебя в этом мире, а когда ты носишь моего ребенка, твоя красота становится просто ослепительной. Если завтра мне предстоит умереть, я умру счастливым.

Филипп поцеловал ее долгим поцелуем. Эльвина закинула руки ему на плечи, обнимая его, прижимая к себе, чтобы чувствовать тепло, любовь и ласку Филиппа. Казалось, он хочет вобрать в себя все, что она могла подарить ему. Эльвина мечтала облегчить его страждущую душу и, прижимаясь к нему, побуждала испить от ее источника.

Филипп поднял ее на руки, отнес на узкую кушетку, освободился от одежды и лег рядом с Эльвиной.

За первым поцелуем последовал второй. Филипп ласкал Эльвину так, будто хотел унести с собой память о каждой частичке ее тела.

Любовь и отчаяние соединили их и, словно приливной волной, отнесли к новым вершинам, к новым пикам. Тела их, слившись в одно, дрожали в экстазе.

— Да поможет мне Бог, Эльвина, ибо ты сделала из меня осла. Если у человека можно вырвать сердце так, чтобы он продолжал жить, то ты украла мое. Ты слышишь те глупые слова, что я говорю по твоей милости? Презирай меня, валькирия, ибо я не могу перенести мысль о неизбежном расставании.

— Так ли неизбежна разлука, Филипп? Неужели нет иного пути?

— Нет, моя маленькая волшебница, даже твои заклинания тут не помогут. Если то безумие, что овладело мной, и есть любовь, я люблю тебя и, любя тебя, должен тебя бросить. Я целый день изводил священников, требуя, чтобы они нашли иное решение, однако узнал, что король еще мягко со мной поступил. Иного пути нет. — Филипп снял с шеи цепь с кольцом Эльвины. — Я не могу просить руки дочери графа.

Эльвина удивленно посмотрела на него.

— Но почему? Титул для меня ничто. Что тебя удерживает? Данстон? Наследство твоего сына значит для тебя больше, чем я?

Филипп схватил ее за плечи.

— Я прибыл сюда с намерением пожертвовать Данстоном, получить развод и жениться на тебе. Я использовал то, что узнал о твоем происхождении и рождении нашего сына, надеясь доказать королю, что ты — моя жена и никакая другая женщина не имеет права называться ею. Помнишь, как я говорил тебе о своих планах поездки в Лондон? Я уже тогда решил, что женюсь на тебе. У тебя были все основания меня ненавидеть, но я не мог заставить себя забыть о тебе. Единственным моим желанием было жить с тобой и нашим сыном в Сент-Обене в мире и покое. Узнав о твоем происхождении, я понял: это поможет нам соединиться навеки или разлучиться навсегда. Я рискнул — и проиграл.

Он говорил твердым, непререкаемым тоном, пытаясь заставить ее понять, но она не желала ничего понимать.

— Но почему, Филипп? Даже если второй ребенок родится бастардом, разве я не могу подождать, пока твой брак аннулируют, и потом стать твоей женой? Разве Генрих не хочет, чтобы дочь графа достойно вышла замуж, а земли Данстона были бы под надежной защитой? Неужели наследство ребенка столь важно, что лишит нас счастья? Или брак нельзя аннулировать?

Филипп усмехнулся.

— Я больше всего боялся, что не смогу аннулировать брак. Именно поэтому и пытался убедить короля, что он принудил меня жениться не на той женщине на основании ложных посылок. Но оказывается, я плохо знал церковные и гражданские законы, чего не скажешь о Генрихе. Аннулировать брак ничего не стоило, мне только следовало доказать, что меня женили против воли. И то, что я никогда не исполнял клятв, которые дал при венчании, облегчило дело. Через несколько месяцев леди Равенна с благословения Папы перестанет считаться моей женой. Насчет этого я спокоен.

Эльвина вздрогнула. Что он пытается ей объяснить?

— Тогда в чем дело, Филипп? — прошептала она.

— Церковь никогда не освятит брак между теми, кто виновен в адюльтере, даже если законные супруги разведутся или умрут. Мы никогда не сможем пожениться, Эльвина! Из-за моей глупости нам навеки запрещено стать супругами, и тут ничего, ничего нельзя поделать.

— А Генрих не позволит дочери графа Данстона жить во грехе и рожать бастардов, — с горечью отозвалась Эльвина. — Не надо было мне сюда приезжать. Быть с тобой — вот все, чего я хочу, все, что для меня важно, и мне безразлично, какими клятвами или грехами будет скреплен наш союз. Из-за графского титула моего отца мы оба обречены страдать.

— Мы страдаем из-за моего греха — из-за того, что я взял тебя силой. Я сделал из тебя шлюху и теперь пожинаю плоды своего преступления. Король прав. Ты не можешь продолжать жизнь, которую мы вели до сих пор; я тебе не позволю. Это наша последняя ночь. Завтра ты вернешься на женскую половину дворца и будешь ждать брака с человеком, которого выберет тебе Генрих. Сэр Роберт — хороший выбор. Он будет добр к тебе и детям. Король мудрый человек, поэтому не бойся того, кого он тебе предложит.

Руки Филиппа бессильно упали, словно он уже сейчас отказывался от нее. Эльвина горько плакала у него на груди. Задыхаясь от рыданий, она отказывалась смириться с судьбой.