Знай, чего ты хочешь, и будь в этом уверен, поскольку сожаление рождает новое сожаление, и ничего больше.

Автор этой книги могла вызвать у людей странные болезни, заставить лжеца говорить правду, призывать демонов, которые преследовали человека во сне. Она изучала астрологию у знаменитого итальянского прорицателя, а письменные заклинания и заговоры, сформированные магией ее слов, были столь сильны и красивы, что их можно было читать при свете заключенного в них смысла, а серебро под их действием темнело. Эту женщину обучили быть обворожительной, но она копила знания только для того, чтобы никогда больше не стать предметом торга. Мужчин, которые ею обладали, она тоже нередко использовала. Слова всегда спасали и обновляли ее, давали ей свободу, даже когда любовь приковывала к жизни своими цепями.

Сделав все это, можно будет увидеть будущее, управлять стихиями, зачаровывать смертных, подчинять себе врагов и навлекать на них проклятие.

Я заклинаю тебя огнем, кровью и памятью, чтобы ты мог постичь свое вечное осуждение.

Да будет так.

Я признаю, что эта область тьмы – моя.

То, что было сделано с Фэйт, она отдаст миру трижды, а потом еще трижды. Тьма порождает тьму: трудно было себе представить что-то более мрачное, чем образы, возникавшие в ее сознании, когда она была заперта в Бруклине. Если бы Фэйт могла избавиться от железных наручников, она сожгла бы дом. Носить в голове мысли о мести оказалось тяжелым бременем, и находка, рукопись, автор которой, казалось, знал всю ее душу, стала для нее облегчением. Перелистывая страницы «Книги ворона», Фэйт ощущала, что ее пальцы горят, душа в огне, а волосы краснеют еще больше. Именно в этот день она стала женщиной: между ее ног появилась кровь, и эта женщина нуждалась в магии больше, чем в любви. Если бы понадобилось, она бы украла «Книгу ворона», но торговец счел книгу ничего не стоящей и отдал за одну серебряную монетку. Наблюдавшая за этим женщина с маленькой белой собачкой казалась недовольной. «Такое чтение не годится для детей», – предупредила она. И действительно, то была странная, тревожащая душу книга, а Фэйт с веснушками на щеках и грустью в бледных глазах выглядела совсем юной.

Книги по магии на прилавке прятали под белой тканью, чтобы они не загорелись и не повлияли на продавца и покупателей. Было известно, что подобные тексты меняют характер человека до такой степени, что он перестает узнавать себя. Катрин Дюран не представилась, но была всерьез обеспокоена. Она знала, что эта девочка – дочь Марии, видела ее насквозь, и волновалась за ее будущее.

– Думаю, будет лучше, если вы не станете ее продавать, – сказала Катрин торговцу.

– Могу вас заверить, что эта книга не для меня. – Фэйт в совершенстве овладела искусством лжи, этому ее научила Марта. Девочку трудно было бы вынудить отказаться от лжесвидетельства даже на допросе: «Пыталась ли ты прибегнуть к магии? Говорила ли с кем-то из города? Собирала ли травы? Была ли ты сама собой?» – Я не умею читать, – сказала Фэйт женщине, и тут же на ногте руки появилось белое пятнышко. – Это для моего дедушки.

– Продано, – сказал книготорговец.

Он с легкостью поверил девочке: очень немногие представительницы ее пола умели читать и писать. Но имелась и другая причина, по которой он не стал спорить с Фэйт. Продавец был достаточно наслышан о Непостижимом искусстве и знал: неразумно ссориться с теми, кто способен делать серебряные монеты черными, а он заметил, что именно это произошло с монеткой, которой девочка оплатила покупку. Возвращать ее он не хотел, была ли тут замешана магия или нет. Монета остается монетой независимо от цвета, а эта женщина, Катрин Дюран, не была его покупательницей. Гримуар он завернул в черную бумагу, чтобы спрятать от посторонних глаз, пока Фэйт дойдет до дома. Даже в Нью-Йорке черная магия была рискованным занятием, которое лучше не выставлять напоказ. Впрочем, до конца недели торговец больше не продал ни одной книги или рукописи и тогда понял, что ему надо было последовать совету женщины с маленькой белой собачкой.

* * *

По пути на Мейден-лейн обложка манускрипта обжигала Фэйт руки даже через бумажную обертку. Пакет пульсировал, словно в нем билось сердце, так иногда происходит с самыми могущественными книгами. Темный гримуар сам по себе был защитным талисманом, таким сильным, что, когда в переулке к Фэйт внезапно приблизился вор и попытался схватить пакет, он отшатнулся, словно его толкнули. Фэйт услышала, как треснула кость в его руке. Вскрикнув, вор свирепо посмотрел на девочку, решив, что именно она, а не книга, стала причиной его боли.

– Подожди! – крикнула Фэйт убегавшему вору, желая извиниться перед ним, но потом решила, что лучше этого не делать.

На самом деле она вовсе не чувствовала себя перед ним виноватой. Время извинений прошло. Ее рот презрительно сжался в тонкую линию, Фэйт очень долго пребывала в роли жертвы и не хотела к ней возвращаться. И тогда она дала зарок наносить вред всякому, кто замыслит недоброе против нее или тех, кого она любит.

В ту же ночь Фэйт приступила к чтению «Книги ворона». Матери она сказала, что у нее болит живот, отказалась от ужина – цыпленка в сметанном соусе, – и заперлась в своей комнатушке. Она читала без перерыва до самого рассвета; к утру она была словно в лихорадке, воображение разыгралось не на шутку. Фэйт решила, что не будет больше следовать традиции, переданной ей при рождении, и откажется от Непостижимого искусства в пользу черной, зловещей магии, самой древней из всех практик, начало которой было положено еще до строительства Вавилона, до того, как потоп смыл большую часть мира. Происхождение этого вида магии велось от тайного текста под названием «Ключ к аду». Еще живя в Бруклине, Фэйт нередко размышляла о преисподней, мечтая отправить туда Марту. Будь у нее тогда «Книга ворона», она бы знала, что делать, даже закованная в железо.

Воск, булавки, огонь, волосы, ногти, кровь, кость, белладонна, шлемник, белена.

Я признаю, что эта область тьмы – моя.

Фэйт была новичком, но упорно практиковала темное искусство, выучивая проклятия наизусть, пока не овладела этим ремеслом. Скоро ей исполнится тринадцать, странный возраст между детством и женственностью, когда формируется личность. Закрытой двери было уже недостаточно для ее уединенных занятий. Она накидывала на себя одеяло, чтобы магия не выходила за пределы очерченного для нее круга. Рисовала на полу невидимыми чернилами магическую фигуру – пентакль Соломона. Скрывать эти занятия было довольно просто. Мария Оуэнс, несомненно, обладала даром видения, но, как и все родители, замечала в своем ребенке только то, что хотела, поэтому суть занятий Фэйт ускользнула от материнского ока. Этому поспособствовала и сама Фэйт, наслав на Марию заклятие «Замечай то, что хочешь увидеть», чтобы она рассматривала Фэйт как идеальную дочь, которая накрывает стол к ужину, метет полы, ухаживает за садом и целует маму перед сном. Волосы Фэйт приобрели более темный оттенок красного, кожа побледнела, исчезли веснушки, в глазах появился лихорадочный блеск. Она освоила искусство обмана, еще живя с Мартой, и теперь вполне естественно к нему прибегала.