Он знает о Сае — эта паническая мысль промелькнула у меня в мозгу.

— И кто, видимо, потратил три миллиона фунтов на дом и яхту, чтобы его пенис казался длиннее. Я ничего не могу поделать с твоим дурным вкусом, — выплюнул Ральф.

«Он знает и о яхте Сая», — подумала я. Все, что я могла, — это думать, потому что дышать я не смела.

— Как бы то ни было. Я слишком зол, чтобы сейчас говорить об этом. Слишком зол.

Мое сердце снова упало. Меня побьют в кабинете учителя после молитв о прощении за краткий момент безумия. Это мне на десерт, за обреченную попытку поймать в сети мультимиллионера и злоупотребление диким сексом с мужчиной, который мне казался (ну, и все еще кажется) непреодолимо привлекательным…

Ральф еще со мной не закончил. Далеко не закончил.

— Но что я отказываюсь переваривать — это твое вечное нежелание жить в реальном мире, Имоджин. Ради Бога! Неужели ты думаешь, что эти деньги взялись из ниоткуда?

О Боже. Он назвал меня моим настоящим именем, которое я не слышала с незапамятных времен. Значит, дело действительно плохо. Он так называл меня один только раз, когда я испортила его винтажный автомобиль, врезавшись в припаркованную машину, после кружки пива в баре.

— Ты действительно думаешь, что мы за миллион лет смогли бы скопить достаточно, чтобы позволить себе ферму, если бы я не продал Колвилль-крессент? Боже, женщина. Где твой здравый смысл?

Я выдохнула. Я знала, что это мой единственный шанс перейти в нападение. У меня кружилась голова от серии нокаутирующих ударов, но я собиралась нанести ответный удар.

В конце концов, мы в Ноттинг-Хилле.

Маленькая супружеская измена с соседом — это одно. В конце концов, мы все здесь взрослые люди. Но продать редкий дом Викторианской эпохи — не просто дом, а родовое гнездо наших детей — в коммунальном саду, дом, ради которого банкир перешагнет через свою бабушку и на который с радостью потратит бонус, — совсем другое. Это неправильно!

Конечно же, это собственность Ральфа, но все же. Мы женаты. Дом такой же мой, как и его.

— Иди к черту, Ральф, — сказала я. — Кем ты себя возомнил? Ты обвиняешь меня в измене, а потом пользуешься этим предлогом, чтобы продать дом, в котором родились наши дети? Единственное место, которое они знают? Ты это серьезно? Ты действительно продал дом? — Мой голос сорвался на визг, но мне было плевать. Мне нужно было орать, чтобы меня услышали. Фейерверк достиг кульминации.

Воздух дымился запахом горелой листвы и пороха, небо освещали желтые, зеленые, белые и розовые всполохи, слышался шум, свист и грохот, в то время как взрывались фейерверки ценой в тысячи фунтов. Каждый взрыв толпа сопровождала криками, охами и ахами Вскоре соседние сады по Ленсдоун-роуд и Элджин-Крессент зажгут голубые огни и еще более продолжительные и дорогостоящие фейерверки, чем в скромном Лонсдейл-гарденс, озарят небо. Не просто так подобные праздники известны как «ярмарки тщеславия».

— На самом деле да. Так и есть.

— За сколько? — не удержалась я от вопроса. На пике цен дома с террасами по Колвилль-крессент продавались за аппетитную сумму в два миллиона фунтов, да, ДВА МИЛЛИОНА ФУНТОВ, но с другой стороны, наш дом, очевидно, мог бы выиграть приз как самый затрапезный из всех…

— Удивительно, что тебя это интересует, учитывая, насколько ты оторвана от наших финансовых дел, — ответил Ральф. — Хотя, раз ты спрашиваешь, я продал дом и отложил в банк достаточно, чтобы оплатить обучение всех троих детей в школе и университете и купить ферму.

— Но что насчет работы? — Я знала, как много для Ральфа значит возможность оплачивать обучение детей. Муж продавал то, что наши американские друзья называют «наследством», чтобы оплатить задолженности. — Что насчет твоей работы? — спросила я, слишком хорошо помня о том, как однажды после обеда в «И энд О» он сказал мне, что мы только что съели грегорианские серебряные подсвечники.

Лицо Ральфа освещали языки пламени.

— На острове Пербек наконец-то разрешили вести разработки, — ответил он. Я мучительно пыталась понять, о чем он говорит. — Удалось получить лицензию на исследования месторождений в пластах юрского периода, где предполагаемый объем добычи составляет двести миллионов баррелей. Возможно, до четырехсот миллионов баррелей, — продолжил Ральф. Он так любит все, что связано с нефтью и газом, что начал говорить почти нормальным голосом. Я почувствовала громадное облегчение, несмотря на то что мне не удавалось следовать за логикой его рассуждений.

— Мне нравится, когда ты говоришь о науке, — сказала я, — но что это означает… для нас… если все еще существуем… мы, — продолжила я более кротко.

— Это означает, что я начну работать для «Юго-Западного петролеума». Они долгое время меня убеждали, но я никак не мог попасть из Лондона на остров Пербек. Но я смогу работать, проживая на ферме и приезжая в Лондон раз или два в месяц, и также заниматься информационным бюллетенем…

— Но как же дети? — спросила я. — Они учатся в Понсонби, и мы заблаговременно не предупредили о том, что забираем их.

— Я в курсе, что наши дети учатся в Понсонби, Мими, — ответил Ральф.

— Я знаю, что ты в курсе, но если мы их заберем, нам придется платить неустойку в размере трех размеров стоимости обучения. У нас нет денег. — На этом этапе я не смела задать главный вопрос: «А как же я?»

— Думаю, если я расскажу доку Гамильтону о поведении одного из учителей, он освободит нас от оплаты следующего семестра, — сказал Ральф. Он взглянул на имение Сая, которое сияло, словно «Титаник». — Что приводит нас к еще более плохим новостям, Имоджин.

Думаю, я уже догадалась, о чем он говорит.

Сквозь ветки ивы я смотрела на огни в доме сто четыре по Лонсдейл-гарденс, резиденцию Каспариана. Золотой свет лился под причудливыми углами. На балконе были видны силуэты двух людей. Один из них курил сигарету.

Другим была стройная молодая женщина с зализанными темными волосами и в чопорном пальто. Они наблюдали за происходящим. Взорвался фейерверк, который по причинам, затерянным в веках, назывался «летящий голубь». Когда раздавался очередной залп, он заливал светом лица счастливой пары и все вокруг.

Мне показалось, что из-под ног уходит земля. Я оперлась об иву и закрыла глаза, борясь с новым приступом ужаса.

Сай властно приобнял Анушку за узкие плечи. Он отгонял дым от ее лица, несмотря на то что воздух был наполнен дымом от костра, фейерверка и жарившихся сосисок.

В уголках моих глаз защипали слезы. Я не хотела, чтобы Ральф слышал, как мой голос дрожит.

— Давай, добивай, — сказала я мужу. — Если честно, хуже уже быть не может.

— Может, — сказал Ральф. — Твой любовничек обманывал тебя с учительницей Пози.

Я не ответила.

— Которая только недавно оправилась после того, как ее выгнали из уютной квартирки на Ледброук-гроув, где она предавалась утехам с Патриком Молтоном.