Был и еще один приятный выигрыш. Компрометирующей Марию записки в руках Анжу теперь уже не окажется, и он только облизнется. Мало того, Марго смертельно возненавидит его, лишь только узнает, что Анжу послал наемных убийц в погоню за ее письмом. И как же она потом будет благоволить к нему, Франсуа, когда он расскажет ей, кто выслал подмогу ее посланцу. Эта двойная услуга, которую Алансон оказал Маргарите, должна была, по его расчетам, немедленно уложить сестру в его постель.

Таким авантюристом, не гнушающимся ничем, даже жизнями своих друзей, становился юный герцог Франциск Алансонский; таким он будет и впоследствии.

Все произошло именно так, как задумал герцог Алансонский. Предупрежденный запиской Марго, герцог Гиз на несколько дней исчез, а потом внезапно объявили о его свадьбе с Екатериной Клевской, вдовой принца Порсиан, племянницей покойного принца Людовика Конде. Король успокоился, полагая, что теперь связь бывших любовников уже не возобновится. Но Анжу, который никак не мог простить себе своей оплошности, при встрече с принцессой Порсиан расписал в красках любовную связь ее нового супруга со своей сестрой, однако ничего не добился. Самому Гизу пригрозил, что прикажет убить его, если связь бывших любовников возобновится. Гиз только рассмеялся в ответ. Однако сопротивление Гизов подписанию мирного договора было сломлено, ибо кардинал поспешно покинул Париж вслед за племянником, боясь, как бы гнев короля не перекинулся на него. Так был разрешен этот инцидент, благодаря которому (и, разумеется, его идейному вдохновителю дю Гасту) никто теперь уже не мешал подписанию эдикта о мирном урегулировании конфликта с гугенотами, который давал им право свободного вероисповедания.

Однажды погожим октябрьским утром трое всадников, по виду не ландскнехты, а простые дворяне неторопливо ехали на Пуату вдоль проселочной дороги, по краям которой расстилались поля. Где-то совсем недалеко от них раздавался звук охотничьего рога, слышалось ржание лошадей и лай собак. Да и у самих всадников у каждого было приторочено к седлу по такому же рогу. Похоже, это были охотники, а если судить по тому, что они явно никуда не торопились, то можно было заключить, что охота закончилась, и они возвращались домой. Кто-то звал их, настойчиво трубя в рог со стороны леса, но они не откликались, зная, что через четверть часа тропинка непременно выведет их на дорогу, по которой двигалась остальная группа всадников. Впрочем, один из них все же протрубил в рог, и те, что звали их, замолчали.

Внезапно впереди за живой изгородью из высокого кустарника, разделяющего одно поле от другого, послышались крики. Поскольку не слышно было звона оружия, то становилось ясно, что избивают беззащитных, безоружных людей.

Всадники переглянулись, и один из них воскликнул, указав рукой направление:

— Вперед, господа! Кажется, здесь кто-то готов нарушить перемирие, подписанное самим королем.

И все трое дали шпоры своим скакунам. И тотчас, за стеной кустарника, они увидели, как несколько человек верхом на лошадях безжалостно избивают крестьян, рубя и коля их шпагами. Крестьяне пытались защищаться косами и сумели свалить одного всадника на землю, вспоров лошади брюхо и зарезав самого седока, но и сами понесли немалый урон: пятеро из них уже лежало на земле, истекая кровью; неподалеку стояли их жены с маленькими детишками и истошно кричали, призывая проклятия на головы убийц.

Теперь крестьян оставалось еще пятеро, их мучителей — семеро.

Трое всадников быстро подъехали к месту избиения, и один из них зычно крикнул, подняв вверх руку:

— Остановитесь именем закона!

Избиение вмиг прекратилось. Все как один недоуменно обернулись.

— Что здесь происходит? — спросил один из троих. — Кто дал вам право избивать этих людей?

— А вы кто такой, сударь, и на каком основании задаете эти вопросы мне, которому принадлежит эта земля? — прозвучало в ответ.

— Меня зовут Франсуа де Лесдигьер, граф де Сен-Пале, а рядом — шевалье де Шомберг и граф де Матиньон.

— А я — управляющий графа де Ла Марш и зовут меня Ален де Ла Комб. А теперь объясните, милостивый государь, кто дал вам право вмешиваться не в свое дело? Разве мы нарушили эдикт короля?

— За что вы убиваете этих беззащитных людей?

— Вот уж кому я не стану давать отчет в своих действиях, так это вам, милейший. Я не стал бы оправдываться даже перед королем, ибо я служу только своему хозяину. А посему отправляйтесь-ка, господа, своей дорогой, ибо правосудие само разберется — кто прав, кто виноват. Впредь не советую вам совать нос во владения графа, не то мы его вам быстренько укоротим.

И за его спиной послышался негромкий смех его спутников, сознающих свое превосходство в численности.

— Тебя, жирный боров, я первого проткну! — вскричал Матиньон, выхватив шпагу. — А потом мы разделаемся и с остальными, ибо, сдается мне, вы все тут заодно.

Они уже двинулись друг на друга, но Лесдигьер неожиданно преградил им путь своей лошадью.

— Одну минуту! Спросим сначала у этих бедных людей, чем они провинились перед этими головорезами. Говори ты, — приказал он одному из крестьян, стоявшему ближе всех, — что произошло здесь между вами?

— Что вы себе позволяете, милостивый государь? — вскипел Ла Комб. — Кто вы такой?

— В данное время я исполняю обязанности справедливого судьи, — спокойно ответил Лесдигьер.

— А мы, представьте себе, не желаем видеть в своих владениях никаких судей и заявляем, что ни один из вас теперь не уйдет отсюда живым, ибо своими действиями вы наносите нам оскорбление.

Лесдигьер любезно улыбнулся:

— Перед смертью, господин управляющий, не откажите в любезности, позвольте нам все же выслушать этих людей и понять, в чем их вина. Я думаю, мы, как осужденные, имеем право на последнее желание перед тем, как расстаться с жизнью.

— Странная просьба, — криво усмехнулся Ла Комб. — Впрочем, сделайте одолжение. Да не забудьте в течение этого времени прочитать предсмертную молитву, мсье.

— Спасибо, что напомнили, — ответил Лесдигьер, — весьма печально было бы покинуть этот мир, не вручив при этом свою душу Господу. — И он махнул рукой крестьянину, чтобы тот начинал свой рассказ.

— Мы косили все вместе наш хлеб, — начал тот, — и нас было десять человек, а там… — он показал рукой на пригорок невдалеке, — там наши жены и дети, которые принесли нам молока и помогают нам серпами. Это наше поле, господин, — и крестьянин обвел рукой тот небольшой участок, на котором они стояли. — А там, по другую сторону тропинки, — и он жестом указал на обширные угодья, простиравшиеся за спинами всадников, — поле нашего господина. Вы видите, оно уже скошено и стебли убраны в снопы. Теперь поле будет отдыхать до весны. Но это только половина. А другую половину надо засеять под зиму. Но еще есть время, и мы успеем сделать это. А вот наше деревенское поле необходимо убрать до сезона дождей, иначе хлеба полягут и сгниют на корню. Солнца ведь больше не будет, и они не поднимутся, а тогда вся деревня останется без муки, а зимой мы все и наши дети останемся без хлеба. Мы управились бы за один день, поэтому планировали закончить работу, а завтра засевать господское поле, но управляющий потребовал, чтобы мы оставили свою работу и немедленно переходили на поле господина. А ведь там надо работать всей деревней никак не меньше недели.