О Господи! Ну, наконец-то! Гривен решил, в свою очередь, показать, что спешить ему некуда. Нет, Карл, никогда не отвечай на первый звонок.

— Господин Гривен? — Это был старый Генрих, сторож у главных ворот. — Тут вас спрашивают. Но не говорят, что им назначено. Некий господин Чезале.

Стоя у будки сторожа и развлекая последнего какими-то побасенками, Элио выглядел вовсе не так, как на автодроме. На нем был изящный кремового цвета костюм, шляпа с полями, остроносые туфли явно ручной работы, которые, конечно, ему не жали, судя по той самоуверенной улыбке, которой он встретил приближающегося Гривена.

— Можете ничего не говорить. — Элио предостерегающе поднял руку. — Я загадал: если я приеду сюда без звонка, значит, ничего не сорвется.

Что-то в его глазах заставило Гривена удержаться от вопроса о решении, принятом Бугатти; все это так и повисло в воздухе.

— Пойдемте. — Гривен повел своего гостя мимо альпийских замков и китайских пагод. — Я очень рад тому, что вы прибыли. Но, пожалуйста, поберегите свои лучшие истории для владельцев киностудии. А о Генрихе говорят, что он все им докладывает. — Гривен указал в сторону кабинета Поммера, а затем попробовал объяснить странную ситуацию осажденной крепости, в которую они все попали, и добавил, что проблемы были бы, разумеется, разрешены, если бы удалось проникнуть в кабинет и нашептать, как Шехерезада, на ушко султану. — А Люсинда меж тем сгорает от нетерпения. Она полна идеями.

Они обнаружили ее на съемочной площадке у Жака Фейдера, в окружении рассерженного городского люда, — она оказалась единственной, кто расплакался, когда Терезу Ракен повели на гильотину. Затем камера насытилась съемками, ассистент Фейдера объявил в мегафон тридцатиминутный перерыв — и толпа двинулась в сторону комиссариата, где можно было подкрепиться. Все, кроме Люсинды, тщательно одетой сельской девушки, которая в ответ на призывные жесты Гривена робко подошла к обоим мужчинам. Все еще в образе, — подумал Карл.

И вот они втроем вышли во двор с тамошними декорациями из папье-маше и ложными стенами — и в то же мгновенье, когда руки Люсинды и Элио соприкоснулись, Гривен понял, что совершил ужасную ошибку.

— Вы должны извинить меня, мистер Чезале. Не так-то часто я щеголяю в туфлях, измазанных в навозе. — Меж тем, Люсинда еще никогда не выглядела такой красавицей, она разрумянилась и запыхалась, а пахло от нее медовой косметикой и свежескошенным сеном. — Не думайте, он не настоящий.

— Я тоже не настоящий. — Элио потеребил ее пальцами за рукав. Реплику свою он бросил как бы шутя, но взгляд его был строг и прям. — Так что, как видите, мы начинаем на равных.

Возникло напряженное молчание — сперва на какую-то секунду, но потом эта секунда затянулась. Гривен всматривался в Люсинду и в Элио, их тела уже совершали легкие движения, означающие «давай потанцуем», а для него в этой пляске места не находилось. Затем они оба уставились на него с жалобным и виноватым видом.

— Кто-нибудь голоден? — Гривен услышал, как звонко, но в то же время и призрачно прозвучал его голос. — Нам надо поспешить, чтобы захватить столик. Ты идешь, дорогая?

…или ты уже сыта? Нет, он не произнес этого, он даже позволил им идти впереди рядом, тогда как сам плелся сзади. Игра развивалась по своим собственным правилам: тот, кому предстояло обзавестись рогами, должен был демонстрировать, что он само доверие. Он, однако же, возненавидел их обоих в ту же самую секунду — а в особенности возненавидел Люсинду с этими ее озабоченными на него взглядами и как бы к нему протянутой рукой. Держись поблизости, Карл, мы не хотим терять тебя. А ведь его всегда бесило, когда его тайные мысли можно было прочитать с такой легкостью.

«На свой лад Люсинда была не слишком амбициозна. Имелся в виду легкий флирт со всеми его волнениями… Что ей на самом деле нравилось, так это ее образ на экране, вызывающий поклонение безликого во тьме зрительного зала. Молчаливый сфинкс.

И когда ей пришлось отдаться по-настоящему… что ж, Алан, даже тогда, мне кажется, она знала свои пределы».

В последнюю неделю августа Гривена мучили желудочные боли и изводила мигрень. Да нет, со мной все в порядке, твердил он Люсинде. Нет, это наверняка не инфлюэнца. И действительно, он понимал, в чем подлинный корень его мучений. Ревность, признательность, подозрения, ощущение зависимости от другого, — ничего удивительного в том, что такому клубку чувств в человеческом теле было тесновато.

Элио Чезале провел в Берлине восемь дней; остановившись формально в отеле «Адлон», он буквально все время, кроме положенного на сон, проводил вместе с Гривеном и Лили в вихревороте свежих листков с фрагментами сценария. Он доставал все новые карты из своей походной сумки, планы самых знаменитых во всем мире и труднопроходимых маршрутов, готовясь к предстоящему разговору в кабинете у Эриха. Меж тем сам этот разговор становился все более проблематичным. Элио делался раздражителен, отчаянно споря, как могла бы и как не могла бы поступить Лили в каждом отдельном случае. Профессионал высшего класса, она, разумеется, пренебрегла бы римским Гран-при, сберегая силы для Тарга Флорио и Ле Мана.

— А что касается этой сцены, то здесь, Карл, вы правы. — Произнес он это, чересчур стараясь выглядеть убежденным. — Лили слишком занята своими машинами. Она бы не стала флиртовать с автомехаником.

Но куда бы ни отправлялась Лили, Люсинда не отставала от нее ни на шаг. Охваченный истинной привязанностью, Гривен приглашал Элио то на коктейль, то на ужин, — и каждый раз как-то так выходило, что остальным приглашенным не удавалось прийти. «Только мы трое» — это стало и извинением, и ежевечерним девизом, обеспечивая всем троим возможность лукавить друг с другом. Люсинда — само воплощение преданной супруги и домохозяйки. «Как вам нравятся перестановки, произведенные мною в квартире Карла? И не надо обращать внимание на новое платье! Такой глубокий вырез только затем, чтобы лучше дышалось». Элио — самый верный, хотя, возможно, и не самый безмятежный из друзей Гривена. «Карл, а вы знаете такую шутку? Однополчанин — это человек с одной палкой?» Но постоянное искушение все больше тяготило Элио. Да и чем, в конце концов, прикажете заниматься мужчине?

— Скоро мне надо будет уехать, — повторял он снова и снова.

— Еще рано, — отвечала на это Люсинда.

— Да нет, я имею в виду, к себе в Молсхейм. Я и так уже здесь чересчур задержался. Патрон на меня рассердится. — Он улыбался Гривену, демонстрируя сожаление и, вместе с тем, облегчение. — Если господин Поммер не позвонит в пятницу…

Но Эрих прервал затянувшееся молчание за два дня до условленного срока. Гривен не мог поверить собственным ушам, когда ему в кабинет позвонила фройляйн Крампф, секретарша босса, неофициально именуемая на студии Брунгильдой.

— Он приглашает вас на ленч. — Она весело рассмеялась. — Нет, Карл, вовсе не ради этого. Просто он проголодался. Да, вас одного.