Это стало первым уроком для европейцев в Азии. Крестоносцы не понимали, во что им верить, и придавали большое значение слухам, которые циркулировали тут десятилетиями со времен поражения султана Ахмада Санджара в Центральной Азии в 1140-х годах. Это происшествие дало начало запутанным и оптимистическим идеям о том, что могло лежать за пределами империи сельджуков. Сначала новости о войске, приближающемся со скоростью ветра, просочились через Кавказ. Слухи быстро стали правдой. Говорили, что «волхвы» идут на запад с крестами и палатками, из которых можно возвести переносную церковь. Победа христиан, казалось, была не за горами[700]. Один из ведущих клириков в Думьяте высказался вполне недвусмысленно, предсказав, что «Давид, царь двух Индий, торопится на помощь христианам вместе с самыми свирепыми народами, которые пожрут святотатственных сарацин как дикие звери»[701].

Вскоре стало ясно, насколько неправдивы были эти известия. Грохот со стороны востока издавали не войска под предводительством Пресвитера Иоанна или его сына «царя Давида» и не христианская армия, спешащая на помощь своим братьям. Это был шум, предвещающий приход чего-то совсем другого. То, что приближалось к крестоносцам и к Европе, не сулило путь в небеса, наоборот, впереди маячила прямая дорога в ад. С большой скоростью на запад продвигались монголы[702].

Волнения, которые ощущались в Египте, пришли с другой стороны земли. В конце XI века монголы были одним из многочисленных племен, живущих на северной границе Китая и степного мира. Один из современников описал их как «животных, которые не руководствуются верой или законом, просто переходя с места на место так же, как пасутся животные»[703]. Согласно другому автору, «они считали грабеж, жестокость, аморальное поведение и дебош признаками мужественности и совершенства». Их внешность также считалась отвратительной: так же, как и гунны в IV веке, они носили «шкурки собак и мышей»[704]. Такими были описания поведения кочевых племен со слов сторонних наблюдателей.

Хотя монголы казались порождениями хаоса, кровожадными и абсолютно ненадежными, их восхождение было результатом отнюдь не отсутствия порядка, совсем наоборот, безжалостное планирование, хорошо налаженная организация и четкий набор стратегических целей стали ключом к созданию самой большой империи в истории. Вдохновителем такой резкой перемены в жизни монголов был вождь по имени Темучин. Мы знаем его по его титулу и прозвищу «универсальный правитель», или, возможно, «жестокий правитель» – Чингиз или же Чингиз-хан[705].

Чингиз-хан был родом из ведущей семьи племенного союза, его судьба была предопределена с момента рождения: он появился на свет, «сжимая в правой руке сгусток крови размером с кулак». Это было истолковано как знак славы, ждущей впереди[706].

Несмотря на грозную репутацию, которую он приобрел в Средние века и которая выдержала испытание временем, Чингиз-хан построил свою империю и обрел власть, постепенно заключая сделки с лидерами других племен и тщательно выбирая союзников. Так же тщательно он выбирал и врагов, и, прежде всего, он выбрал хороший момент, чтобы напасть на них. Он собрал своих самых верных последователей вокруг себя в качестве персональной охраны, а также в качестве внутреннего круга, который представлял собой железный стержень, состоящий из воинов (nökürs), на которых он мог положиться безоговорочно. Это была меритократическая система, в которой способности и лояльность были гораздо важнее, чем происхождение или родство с вождем. В обмен на неограниченную поддержку лидер предоставлял товары, добычу и статус. Чингиз-хан должен был сделать так, чтобы эти преимущества обеспечивали ему преданность, и делать это с регулярностью метронома[707].

Это стало возможным благодаря постоянной программе завоеваний. Племена одно за другим благодаря применению силы или запугиванию признавали его господство, пока, наконец, он не стал единственным господином монголов в 1206 году. Затем его внимание переместилось на другой круг людей: киргизов, ойратов и уйгуров, которые проживали в Центральной Азии к западу от Китая. Они подчинились Чингиз-хану и принесли формальные клятвы верности. Присоединение последних в 1211 году было особенно важно, что следует из подарка, преподнесенного правителю уйгуров Барчуку, – невесты из рода Чингизидов после того, как он объявил, что готов стать «пятым сыном» Чингиз-хана[708]. Частично это было обусловлено тем, что уйгуры занимали стратегически важные земли в бассейне Тарима, а также тем, что они, по словам современного историка, являлись «образованными людьми», и уйгурский язык, алфавит стали важной частью культуры Монголии. Достаточно высокий уровень культуры уйгуров стал одной из причин, почему их охотно нанимали на службу на должности писцов и чиновников, в том числе они входили в tatar tonga, то есть в число тех, кто обучал сыновей Чингиз-хана[709].