Эта яркая картина грядущих несчастий заставила Тигрицу издать нечто среднее между рыданием и воем. Для воображения таких людей нет ничего более ужасного, нежели мысль о том, что им придется работать. Если кратко обрисовать их представления о будущем наказании, в девяти случаях из десяти это будет расплывчатая картина каторжных работ в жарком климате. Но особенно расстроила Тигрицу перспектива грязной работы.

– Я не стану этого делать, – сказала она, – я скорее сяду в тюряжку, чем…

– Послушайте, мадемуазель, – вкрадчиво произнес Джордж, подталкивая к ней бутылку бренди, – вам нет необходимости идти в работный дом или садиться в тюряжку… это с богатым-то мужем, который по закону обязан содержать вас, как то пристало настоящей леди? И, мадемуазель, не забывайте, ваш муженек бросил вас на произвол судьбы, – хотя как он мог это сделать, ума не приложу, – и живет с другой, молодой женщиной.

Прежде чем ответить, Тигрица выпила еще бренди.

– Это все прекрасно, приятель, – сказала она. – Но как мне подобраться к нему? Я же сказала, что боюсь его, и даже если бы не боялась, у меня нет ни гроша на дорогу, и если я доберусь туда, что мне делать?

– Что касается ваших страхов, мадемуазель, – ответил он, – как я уже сказал, этот трус Квест боится вас больше, чем вы его. Что касается денег, то, мадемуазель, я еду до самого Бойсингема поездом, который отправляется от Ливерпуль-стрит в половине второго, то есть, примерно через час, и я буду рад взять собой даму и тем самым помочь вам снова соединиться супружескими узами. А что касается того, что вам делать, когда вы приедете туда, то вы должны просто прийти к вашему законному супругу и сказать: «Вы мой законный муж, и я призываю вас прекратить ваше непотребство и принять меня обратно». Если же он откажется это сделать, то пригрозите вывести его на чистую воду и подать на него в суд за двоеженство.

Женщина хихикнула, а затем, внезапно охваченная подозрением, пристально посмотрела на своего гостя.

– А какая тебе от этого корысть? – спросила она. – Посмотреть на тебя, ты неотесанная деревенщина, но я вижу, что ты не так-то прост, и у тебя на уме явно какие-то свои махинации, приятель.

– У меня махинации?.. – ответил Джордж, и на его уродливой физиономии возникло выражение глубочайшей обиды. – Ошибаетесь, мадемуазель, я просто хочу помочь другому человеку. Но коль вы так считаете, – а ваши несчастья наверняка сделали вас подозрительной, – то лучшее, что я могу сделать, это откланяться и пожелать вам доброго дня, в надежде на то, что вы сами как-нибудь справитесь со своими напастями, работным домом и всем прочим, мадемуазель. Что я и делаю. – Он с чувством собственного достоинства встал с ящика, на котором сидел, учтиво поклонился пьяной Тигрице на матрасе и, повернувшись, направился к двери.

Чертыхнувшись, миссис Квест вскочила.

– Я поеду с тобой, – сказала она. – Я потребую с него все, что мне положено, я покажу ему, каково бросать законную жену на произвол судьбы. Мне плевать, если он попытается убить меня. Я его погублю! – И она топнула ногой и взвизгнула. – Я уничтожу его, я его погублю!

При этом сия фурия являла картину такой необузданной ярости, что даже Джордж, чьи нервы не отличались тонкостью, внутренне содрогнулся и отпрянул от нее.

– Ах, мадемуазель, – сказал он, – не удивительно, что вы такая нервная. Стоит вспомнить о том, сколько вам пришлось выстрадать, как у меня у самого кровь закипает в жилах. Но если вы все-таки едете со мной, может, вам стоить прекратить ругаться и надеть шляпку, если мы хотим успеть на поезд.

И он указал на головной убор, сделанный в основном из облезлых павлиньих перьев, и плащ, который судебные приставы либо не заметили, либо оставили из жалости.

Она надела шляпу и плащ. Затем, подойдя к ямке под доской, из которой, по ее словам, ее горничная Эллен украла ее драгоценности, она извлекла копию свидетельства о браке, которую вышеназванная леди, похоже, не сочла нужным взять, и сунула ее в карман розового шелкового пеньюара.

Затем Джордж взял бутылку с остатками бренди и сунул ее в свой вместительный карман, и они вместе вышли из дома и поехали на Ливерпуль-стрит. Такого зрелища, как «Тигрица на платформе», Джордж, как он утверждал в последующие дни, отродясь не видывал. Однако нетрудно представить, что свирепая, распутная, голодная женщина с крашеными волосами, в изрядном подпитии, в шляпке из облезлых павлиньих перьев, грязных белых туфлях, в плаще, на котором не хватало нескольких пуговиц, и в роскошном, но замызганном розовом чайном халате, являла собой диковинную картину. Что тем более бросалось в глаза на фоне ее спутника, трезвого и меланхоличного Джорджа, одетого в серый воскресный костюм.

Столь странную пару являли они собой, что люди, слонявшиеся по платформе, столпились вокруг них, и Джордж, чувствовавший себя крайне неловко, был жутко рад, когда поезд, наконец, тронулся. Из соображений экономии он взял для нее билет третьего класса, и Тигрица ворчала, пеняя ему, что, мол, она привыкла путешествовать, как то пристало даме, то есть, первым классом, но Джордж ублажил ее бутылкой бренди.

Всю дорогу он говорил с ней о том, как некрасиво с ней обошелся ее законный супруг, пока, наконец, благодаря порциям спиртного и его коварным подстрекательствам, она не впала в состояние дикой ярости в адрес мистера Квеста. Доведя ее до этой кондиции, Джордж больше не дал ей ни капли бренди, ибо теперь она созрела для его цели. Цель же эта состояла в том, чтобы использовать Тигрицу в качестве инструмента возмездия по отношению к человеку, который задумал разорить семью, которой он, Джордж, верой и правдой служил.

Восседая в роли секретаря суда магистратов на квартальной сессии в здании суда в Бойсингеме, мистер Квест даже не догадывался, что меч, в тени которого он дрожал все эти годы, вот-вот обрушится на его голову. Еще меньше он думал о том, что рука, обрезавшая нить, на которой тот был подвешен, была рукой недалекого деревенского увальня, от чьего предостережения он презрительно отмахнулся.

Наконец утомительное путешествие закончилось, и к великому облегчению Джорджа он оказался на платформе станции в Бойсингеме. И хотя нервы у него были крепкие, он чувствовал, что общества «прекрасной Эдитии» ему хватило с лихвой. Так случилось, что начальник станции был его хорошим другом, и удивление сего достойного человека, когда он увидел уважаемого Джорджа в ее обществе, едва ли можно передать словами.

– Разрази меня гром! Лопнуть мне на этом месте! Она иностранка? – удивился он.

– Если ты имеешь в виду меня, приятель, – сказала Эдития, которая к тому времени находилась в страшно воинственном состоянии, – то я такая же иностранка, как ты. Заткнись, понял? – и она шагнула к дородному начальнику станции. Тот поспешно отошел в сторону, но зацепился каблуком за порог кассы и с грохотом упал навзничь.

– Тише, мадемуазель, тише, – сказал Джордж. – Поберегите пыл, а что касается остальных, не раздражайте ее, или я не отвечаю за последствия, потому что она несчастная женщина, а несчастные женщины бывают опасны.