Первое, что важно знать о книге прошлогоднего букеровского лауреата Марлона Джеймса, - это что несмотря на слово «краткий» в названии, она является какой угодно, только не краткой, и насчитывает без малого 700 страниц. Вопреки многообещающему слову «убийство» на обложке, на детектив надеяться тоже не приходится: роман Джеймса - это историкосоциальная драма с элементами мистики (некоторые персонажи обращаются к читателю из потустороннего мира), а никак не роман-расследование. Даже на аннотацию, сообщающую, что «Краткая история семи убийств» строится вокруг неудачного покушения на Боба Марли в 1976 году, не стоит слишком уж полагаться: событие это время от времени и в самом деле всплывает в разных ракурсах (как и сам Марли, именуемый в романе «Певец»), однако назвать его центральным будет заведомо неточно. Пожалуй, проще всего охарактеризовать роман Марлона Джеймса как полифоничный эпос, описывающий историю Ямайки (спойлер: драматичную, кровавую и преимущественно трагичную) последней трети XX века.

Обычно букеровские романы дружелюбны к читателю, однако «Краткая история семи убийств» - редкое исключение из этого правила. По крайней мере, на первых 50 страницах понять, о чем же идет речь, затруднительно: десятки спорящих, перебивающих и дополняющих друг друга голосов (всего в книге около семидесяти героев) рассказывают какие-то обрывочные истории - по большей части без начала и конца, изобилующие нецензурной бранью, физиологическими подробностями, малоизвестными ямайскими топонимами и именами собственными. Отдельная прелесть состоит в том, что разговаривают все герои по-разному - кто-то на относительно конвенциональном английском, а кто-то на диковатых разновидностях ямайского диалекта (к чести переводчика Александра Шабрина следует признать, что ему удалось если не передать особенности речи отдельных персонажей, то во всяком случае явственно обозначить различия между ними).

Однако постепенно из всего этого многоголосого хаоса начинают складываться отдельные сюжеты - простые и бесхитростные, вращающиеся вокруг таких естественных вещей, как любовь, похоть, уязвленное самолюбие, материнский инстинкт зависть, честолюбие и желание лучшей доли. Сюжеты в свою очередь сливаются в ручейки побольше, и как результат через некоторое время бесконечно дробная поначалу картинка преобразуется в по-толстовски масштабный роман-эпопею. Камера в руках Марлона Джеймса то взмывает в поднебесье, демонстрируя, к примеру, всю сложнейшую структуру ямайско-американской наркоторговли, то вдруг пикирует на уровень асфальта, чтобы зафиксировать предсмертные стоны подростка из уличной банды.

В принципе, подобный размах не может не внушать уважения, однако бесконечное мельтешение лиц (просто запомнить всех героев по именам - уже подвиг) не лучшим образом сказывается на вестибулярном аппарате. Ну, а если вы имеете хотя бы самое общее представление о российских девяностых, то едва ли вы узнаете из «Краткой истории семи убийств» так уж много нового.

Роман американца вьетнамского происхождения Вьет Тхань Нгуена «Сочувствующий» в 2015 году получил Пулитцеровскую премию и стал самой обсуждаемой книгой в Америке, после долгого перерыва и в принципиально новой трактовке вернув тему войны во Вьетнаме в пространство общественной дискуссии. Впрочем, для российского читателя, которому вьетнамская война по большей части представляется чем-то бесконечно чуждым и далеким, это обстоятельство едва ли послужит достаточной мотивацией к чтению. Поэтому пожалуй, в наших реалиях о романе Вьет Тхань Нгуена уместнее будет говорить и думать в контексте вечного интеллигентского проклятия - привычки смотреть на вещи сразу с нескольких сторон, и тех опасных последствий, которые подобный стереоскопизм способен повлечь за собой.

Безымянный главный герой «Сочувствующего» - вьетнамский интеллектуал и двойной агент Днем он не за страх, а за совесть служит в тайной полиции проамериканской Южновьетнамской республики, а по ночам передает секретные сведения своему названному брату и связному Вьетконга Ману. Беда героя в том, что, будучи полукровкой, или, как говорят его земляки, ублюдком (его отец - католический священник, соблазнивший тринадцатилетнюю девочку-прислугу), он уже и сам не вполне понимает, кто он на самом деле и кому служит. Он, вроде бы, верит в идеалы коммунизма - но в то же время не может не сочувствовать людям, которых предает. Он слишком сложно устроен, чтобы с чистой совестью принять одну сторону, и этим он разительно отличается от обоих своих побратимов, истинного коммуниста Мана и убежденного антикоммуниста Бона. Его душа, таким образом, становится сценой трагедии в гегелевском понимании этого термина, где не правда противостоит неправде, но одна правда сражается с другой.

Война катится к закату остатки разбитой южновьетнамской армии поспешно эвакуируются в Америку и герой отправляется с ними. По замыслу его коммунистических кураторов он должен следить за реваншистским подпольем и докладывать о настроениях среди вьетнамских эмигрантов, однако на практике всё оказывается куда сложнее - и хуже. Дорога двойного предательства и сложных душевных метаний сначала толкает героя на преступление, а после в качестве своеобразного искупления он вместе с Боном оказывается в отряде эмигрантов-диверсантов, пытающихся проникнуть на территорию Вьетнама в надежде устроить там государственный переворот. И единственной относительно светлой (а заодно гомерически смешной) интерлюдией на этом темном пути становится участие героя в съемках фильма о вьетнамской войне, судя по всему, пародирующего фильм «Цельнометаллическая оболочка» Стэнли Кубрика.

Роман Вьет Тхань Нгуена выстроен таким образом, что, начав с безоговорочного сочувствия герою, читатель понемногу начинает проникаться к нему стойким недоверием и даже отвращением, причем нащупать швы, где одно сменяется другим, не удается ни с первого прочтения, ни даже со второго. Однако в заключительных драматических сценах, отчетливо отсылающих к известному рассказу Кафки «В исправительной колонии», отвращение вновь сменяется сочувствием, но уже на каком-то ином, едва ли не трансцендентном уровне. Сострадание конкретному - несовершенному и слабому - человеку сменяется состраданием буквально всему сущему, заставляя нас в строгом соответствии с античной традицией пережить в финале оглушительной силы катарсис.

Вообще, слово «сочувствие» неслучайно вынесено в заглавие - оно, бесспорно, служит смысловым ключом ко всему роману. Мы привыкли воспринимать это слово (а заодно и стоящую за ним эмоцию) сугубо положительно, но Тхань Нгуен показывает нам, если можно так выразиться, темную сторону сочувствия. Способность к эмпатии, умение ощутить чужую боль как свою становится для его героя не способом улучшить мир, но оправданием в лучшем случае собственного бездействия, а в худшем -откровенных злодеяний. Тонкое восприятие мира оказывается не благом, но бедой и напастью. Отказ выбрать сторону оборачивается худшим из предательств. И этот неожиданный ракурс, диковинный разворот всем известной темы делает «Сочувствующего» важным событием не только американской, но и мировой культуры.

В первом приближении роман Лили Кинг «Эйфория» повествует о «золотом веке антропологии». В начале 1930-х годов троица главных героев - молодой долговязый англичанин Энди и супружеская пара: американка Нелл и австралиец Фен, - встречаются в Новой Гвинее, на реке Сепик. Энди уже два года исследует воинственное племя киона и медленно сходит с ума от одиночества. Миниатюрная Нелл - звезда мировой антропологии и автор скандальной монографии о сексуальных практиках коренных обитателей Соломоновых островов - мужественно, но с видимым трудом преодолевает тяготы жизни без душа, туалета, медикаментов и нормальной еды. И лишь артистичный мрачноватый Фен, похоже, получает истинное удовольствие от полевой работы.