Бежать бы, бежать отсель в родной Полоцк! Тамо жена младая, лебедица белая, верно, ждёт — не дождётся, все слёзы уж выплакала, сыны малые по отцу скучают».

Широкоплечий, рослый гончар Онфим, выступив вперёд из толпы, прервал невесёлые думы Всеслава.

— Мыслю, други, идти нам нать супротив Изяслава, супостата! Укажем ему путь сызнова, коли единого раза сему лихоимцу мало было! — прокричал он громовым басом, потрясая в воздухе здоровенным кулаком. — Пущай собе ступает, откудова пришёл!

— Верно сказываешь! — дружно поддержали люди.

— А ты как мыслишь, княже? — спросил молодой кузнец Любомир.

Всеслав внезапно вздрогнул. Срывающимся голосом, с трудом шевеля бледными губами, он выговорил:

— Мыслю я... Да, други... Противу Изяслава идти... Выступим же.

Всё тело его пробирала мелкая дрожь.

— Погромче, не слышно ничтоже! — крикнул Онфим.

Всеслав собрался с духом и выпалил, стараясь придать голосу уверенность:

— Я с вами заедин! На Изяслава пойдём! На ляхов!

— Добре, добре молвишь! — послышались из толпы одобрительные возгласы. — Веди нас, княже!

На Подоле дружно закипела работа. Кузнецы ковали мечи, щиты, копья и раздавали их всем желающим вступить в ополчение. Недостатка в последних не было. Даже женщины и подростки вооружались, примеряли доспехи, учились натягивать тугую тетиву лука.

Всеслав, обхватив голову руками, восседал в палате княжеского терема возле настежь распахнутого окна. Он со страхом слушал доносившийся издали шум приготовлений и готов был тотчас же бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного и дикого киевского люда.

«Что за рать будет? Сброд один. Даже воеводы приличного, и того нету! Бежать, бежать надоть от сих смутьянов!»

Поздним вечером в княжеский дворец пришли Любомир и Онфим, оба в добрых кольчугах, с мечами в обшитых сафьяном ножнах.

— Люд градской послал нас к тебе, княже, — молвил, прокашлявшись, Онфим. — Промыслим же, когда б нам выступить. Весь Киев, яко один человек, по твоему зову подымется!

А всё ль готово? Не забыли ль чего? — спросил Всеслав, пытаясь через силу улыбнуться.

— Рать оружная наготове стоит. Коней, правда, не хватает. Но ничего, и пешие сгодятся.

— Ну, стало быть, поутру и выступим, — устало вымолвил Всеслав.

— Да как же поутру, аще ворог рядом! — вспылил молодой Любомир. — Не хоть, тако и скажи! Выезжай с Киева на все четыре стороны! Не держим!

— Вельми ты смел, погляжу я! — рассердился Всеслав и, встав с кресла, щурясь, пристально посмотрел на богатыря Онфима. — Нешто прямь сей же часец выступать?! Нощь ить на дворе?

— Да, тако нать, княже, — подтвердил Онфим.

Нет, не верил он во Всеслава, нечто змеиное, предательское читалось в его холодном лице с боязливо бегающими белесыми глазами.

— Ладно, — вздохнул Всеслав. — Собирайтесь, други...

Тою же ночью ополчение покинуло Киев и подошло к Белгороду[267], небольшому сторожевому городку на низком берегу спокойного Ирпеня.

— Изяслав в Возвягле, — принесла недобрые вести сторожа.

— Надоть лагерем стать, укрепиться, стены кое-где подновить. Чай, плотники средь нас сыщутся, — посоветовал Онфим. — Как, княже?

Всеслав согласно кивнул.

В Белгороде тотчас начались приготовления, беспрестанно слышались стуки топора, звон железа, громкий говор. Всеславу стало жутко.

«Пора, пора бежать! Не кончать же жизнь в порубе! А вдруг выдюжат смерды?! Что с того? Пройдёт лето-второе, и меня погонят вослед Изяславу распоясавшиеся сии голодранцы!»

С такими мыслями в голове Всеслав крадучись покинул свой шатёр и, затаив дыхание, стал осторожно пробираться вдоль крепостной стены. Отряд верных полочан крался за князем следом.

От сердца отлегло, когда он заметил впереди узкий пролом. Скорее! Надо спешить!

Князь бросился к конюшне, вывел, держа под уздцы, могучего вороного, любовно похлопал его по морде и в мгновение ока взмыл в седло. Конь вместе со всадником сходу перелетел через разломанную стену, чуть задев подгнившие брёвна, и ринулся вдаль, окунаясь в синюю мглу ночи.

Почти ничего не видя вокруг, Всеслав с трудом определил по звёздам путь. Приостановив бег скакуна, он беспокойно прислушался. Погони не было. Князь перевёл дух и пустил коня рысью.

...Утром киевляне обнаружили, что Всеслава в лагере нет.

— Вот он, перевет княжой! — в сердцах воскликнул Любомир.

— Чего ж ты хотел? — горько усмехнулся Онфим. — Сказано ить: князь — ворог!

Глава 49

РЕШЕНИЕ ВЕЧА

При вести о бегстве Всеслава в лагере повстанцев воцарились уныние и растерянность. Тщетно Онфим, подходя к затухающим кострам, у которых сидели угрюмые ополченцы, пытался ободрить людей — лишь злые насмешки встречали его повсюду.

— Что, получил благословенье княжое?!

— Вона каков Всеслав! Чародей! Заяц трусливый!

— Ещё на вече видать было!

— Надобно, братцы, в Киев воротиться. Сызнова вече кликнем, порешим, как далее быти.

В конце концов и сам Онфим впал в отчаяние. Слишком мало было у киевлян сил и слишком много нашлось среди них тех, кто предпочёл спрятаться и отсидеться, подобно Всеславу, за чужими спинами, издалека с насторожённым любопытством следя за развитием событий.

«Теперь, — понял умудрённый опытом гончар, — восстание обречено. Да было оно, собственно, обречено на провал с самого начала, ибо не отыскалось среди киевлян вождя, человека, который повёл бы за собой всю эту массу обездоленных, замученных поборами людей, который сумел бы поднять на борьбу даже сомневающихся, малодушных, трусливых. Да и мог ли найтись такой вождь — ведь очень уж дики, невежественны, неукротимы были люди, и вряд ли они, даже доведённые до отчаяния, стали бы кого-то слушать. Верили, слепо верили в хорошего, доброго князя, таким видели Всеслава, тоже, как и они, обездоленного, затворённого в сыром порубе, отчаявшегося. Когда же бежал он от них тёмной ночью, как волк из капкана, вконец растерялись, не ведая, на кого и на что им теперь полагаться».

Любомир, весь белый от гнева, размахивая мечом, вбежал на крепостную стену и, глядя в туманную даль, закричал, словно бы вослед убежавшему Всеславу:

— Ворог! Ворог! Эх, добраться б до тя! Свернул бы те шею! Князюшко! Переветник! Оборотень! Волк лютый! Срубить бы те башку!

— Не удержать Белгорода, — спокойно промолвил подошедший к Любомиру Онфим, положив десницу на плечо разгорячённого кузнеца. — В Киев надоть воротить. Может, даст Бог, за стенами отобьёмся. Али Святослав из Чернигова подмогнёт. Пря[268] у их со старшим братом, слыхал я.

— Сам же баил, Онфим: князь — ворог! И Святослав