— Нет. Или да. — Эмма улыбнулась. — Сама не знаю.

Энджел с живостью вскинула голову.

— Тебе понравится.

Она достала из сумки на поясе свой перочинный ножик. Надув щеки от напряжения, открыла лезвие и вытерла его о тунику. Эмма подумала, что Энджел инстинктивно пытается вернуться к обычным словам и действиям, чтобы хоть как-то сориентироваться в этом путешествии, которое привело за пределы всех карт и известных маршрутов. Эмма чувствовала себя не менее потерянной и заблудившейся. Ей тоже хотелось вернуться к чему-то обыденному.

— Хорошо. Давай попробую.

Энджел достала картофелину из углей и разрезала ее на две части, так что стало видно белую мякоть.

— Смотри язык не обожги, — предупредила Энджел, передавая одну половинку Эмме.

— Постараюсь. Спасибо.

— Асанте, — поправила ее Энджел. — Знаешь, тебе нужно подучить суахили — даже если ты не задержишься в Танзании.

— Асанте, — повторила Эмма.

— А теперь я должна сказать что-то в ответ, для вежливости. Си нено.

— Что это значит?

— На суахили это значит «не надо слов». Имеется в виду, что это не стоит благодарности. — Она улыбнулась. — Но это, конечно, если хочешь быть вежливой. — Она указала на картофелину в руке Эммы. — Попробуй.

Эмма отломила пальцами кусочек белой мякоти и положила его в рот. Он был твердым, сладким и прокопченным.

— Объедение. Отлично приготовлено.

Энджел с гордостью кивнула. Затем она принялась за свою половинку, и ее губы стали черными от пепла.

Ночной сумрак отступал за ее спиной, побежденный утренним светом.

Эмма и Энджел вместе спускались с холма. Их следы соединялись в странный рисунок: отпечатки ног женщины были намного больше, чем у девочки. Они вылили всю воду из бурдюков, а рис и бобы разбросали для животных; теперь мешок был просто маленьким свертком в руке Эммы.

Небо розовело, и первые лучи солнца пробивались из-за горизонта.

Они шли среди камней и кустарников. Впереди уже виднелся огороженный забором питомник. Эмма прищурилась, пытаясь различить очертания хижин и сарайчиков. Издали питомник казался маленьким, а здания вообще крошечными. Эмма чувствовала себя великаном по сравнению с ними. И дело было не только в эффекте перспективы: за те несколько часов, что она провела у костра с Энджел, с ее плеч свалилась гора. Теперь идти и дышать было легче. Она чувствовала себя более сильной и свободной.

Энджел крепко держала ее за руку. Они не спешили. Когда что-то привлекало внимание девочки — будь то крошечный розовый цветочек, выглядывающий из-под камня, или жук, ползущий по стебельку, или необычное серое перышко, — она останавливалась, чтобы рассмотреть его. Энджел тоже избавилась от груза — она больше не пыталась устроить свое будущее. Но в ней уже не было той покорности, которую Эмма почувствовала, подойдя к костру. Эмма попыталась определить, что же заняло место этой покорности. А потом вдруг поняла. Это было доверие. Энджел решила передать другим все, с чем ей одной справиться было не под силу. Она снова стала ребенком.

Когда Эмма поняла это, ее шаги стали менее уверенными. Теперь кто-то другой должен взять на себя ответственность, которую Энджел с себя сложила. Как львята, которым нужна их львица, Энджел нуждалась в ком-то, кто будет ее любить, защищать и вести за собой. Эмма чувствовала тепло маленькой ладошки в собственной руке. Понимание поднялось из глубин ее существа, затем ситуация стала осознанной. Девочке нужна именно Эмма. Не важно, выбрала ли ее на эту роль Энджел, Мойо, некая древняя сила африканской земли, — или же это просто стечение обстоятельств.

Ты можешь все изменить.

Она продолжала спускаться по склону, инстинктивно выбирая оптимальный маршрут, а ее мысли неслись вперед, преодолевая препятствия одно за другим. Она вспомнила все, что рассказала девочке об оформлении опекунства. Нет никаких оснований для того, чтобы Эмма имела право принимать какие-либо решения относительно будущего Энджел. Как насчет Дэниэла? Если она потеряет Энджел и идея исследований тоже ни к чему не приведет, захочет ли она остаться здесь только для того, чтобы быть рядом с ним? Она ведь едва знает его. Он казался идеальным, но ведь должны же у него быть и недостатки, как у всех. Кто знает, каким он окажется в дальнейшем, если они проведут вместе больше времени? И как они будут решать конфликты, когда те возникнут? Ко всему прочему, она не знала, какие именно чувства Дэниэл испытывает по отношению к ней. Им, конечно, было интересно вместе. Она знала, что достаточно привлекательна для него, но ведь это еще не значит, что он собирается связать с ней свою жизнь. Эмма почувствовала некую пустоту внутри. Ответов на эти вопросы не было. Ее мысли и чувства смешались. Разложить их по полочкам и проанализировать ей не удавалось.

Она подняла глаза к горизонту, где солнце теперь было большим желтым диском, и ее шаг замедлился. Деревья с сухими колючими ветвями создавали на фоне неба необычный узор. Эмма представила, как через некоторое время здесь станет совсем светло, и подумала, что точно так же и в ее жизни открывается некая новая страница. Она не могла ни спланировать, ни изменить того, что должно было произойти. Ее будущее было в руках тех же загадочных сил, которые привели ее сюда, — тех самых, которые решили, что она будет стоять на вершине этого холма с чужим ребенком, вместо того чтобы сидеть в столовой в национальном парке Серенгети и доедать свой завтрак из трех блюд.

Эмма остановилась.

Остановилась и Энджел.

— Что случилось?

— Ничего, — ответила Эмма.

Она наклонилась, чтобы быть на одном уровне с Энджел. Ее глаза были красными и усталыми от слез, но у ребенка они были чистыми и ясными. Эмма протянула руку и погладила Энджел по щеке.

— Энджел, — медленно произнесла она. — Я раньше говорила тебе, что не смогу остаться в Африке. Но я передумала.

Когда до Энджел дошел смысл этих слов, ее глаза расширились.

— Я решила обратиться к представителям властей, чтобы мне позволили заботиться о тебе. Не знаю, согласятся ли они. Но я попрошу.

Энджел затаила дыхание. По выражению ее лица Эмма видела, что она повторяет про себя эти последние слова и что мысли проносятся у нее в голове одна за другой.

— Это значит, что ты меня любишь?

Эмма почувствовала, что на глаза снова наворачиваются слезы.

— Да, Энджел, люблю. Очень люблю.

Энджел широко улыбнулась:

— И я тебя тоже.

Эмма поняла, что не может больше произнести ни слова. Поэтому она лишь улыбнулась в ответ, хотя губы ее дрожали.

Они шли дальше, и тепло восходящего солнца согревало их лица.

Чуть не доходя до питомника, Энджел указала вперед.