Анну била нервная дрожь всю дорогу до Бостона, и Макс волновался за нее едва ли не больше, чем за малыша: настолько бледной она выглядела. Оказавшись в клинике, оба бросились в палату к мальчику, отбиваясь от медсестры, которая держа в каждой руке по халату, мчалась за ними по коридору и пыталась что-то сказать. В выходной день служебное отделение клиники пустовало, и скрип резиновых тапочек преследующей их медсестры гулко разносился по коридору. От этого звука у Анны заломило зубы. Она обрадовалась, едва завидев дверь в палату Ника, и распахнула ее, торопясь прижать мальчика к груди.

Макс не отрываясь, смотрел на Анну и вдруг увидел, как она начала сползать по стене. Он едва успел подхватить ее обмякшее тело: палата была пуста. На аккуратно застеленной кровати сиротливо лежал Анин подарок – голубой медвежонок.

Догнавшая их наконец медсестра принялась успокаивать Анну, растерянно приговаривая:

– Ну что вы, дорогая, ну что вы! С вашим мальчиком все в порядке! Его забрала родная тетя…

– Как вы могли отдать его ей? – завизжала Анна. Макс сжал ее плечи, пытаясь как-то успокоить.

– А что? Ведь она его родственница? Разве не так? Миссис Клэрксон так много сделала для его выздоровления. Вы не вправе осуждать ее, – пролепетала медсестра, пытаясь оправдаться.

– Она сказала, куда повезет ребенка? – спросил Макс сквозь зубы. Волнение Анны передалось и ему. Анна не была истеричкой, и, если она так испугались, значит, на то были причины.

– Нет. Не сказала, – растерялась медсестра, заливаясь краской. Потом спохватилась и сунула руку в карман халата. – Как же я могла забыть! Она оставила вам записку! Вот! – И она протянула сложенный вчетверо листок бумаги. Анна выхватила его, развернула, чуть не порвав, и впилась взглядом в несколько строк, написанных аккуратным ученическим почерком. Прочитав их, она тихо застонала.

* * *

Макс гнал машину, глядя прямо перед собой на дорогу и нарушая все мыслимые правила. О полиции не могло идти и речи. Теперь, когда малыш Ники в руках этих чудовищ, им приходится рассчитывать только на свои силы. Даже не на свои. Макс покосился на Анну. Она сидела неестественно прямо на соседнем сиденье, с закрытыми глазами, ледяные пальцы впились в голубую шубку медвежонка, словно она хотела почерпнуть силы в этом крошечном комочке искусственного меха. В висках у нее выстукивали три коротких предложения из записки: «В полночь. Музей. Одна».

Весь вечер они просидели на кухне, почти не разговаривая. Анна много курила и молчала. Когда минутная стрелка часов перешла на последнюю четверть, она поднялась. В руках она держала свою сумку, в которой лежали крест и четыре рубина. Так и не произнеся ни единого слова, девушка обвела друзей ласковым взглядом, словно не надеялась увидеть их снова, и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Нурия не выдержала и разрыдалась. Вангелис молча погладил ее по плечу. Макс стоял возле окна, не замечая, как пепел от горящей сигареты, падает ему на брюки.

Анна не торопилась, шагая по темной улице: она знала, что придет вовремя. У ворот музея остановилась и глубоко вздохнула, потом повернулась и посмотрела на мрачно возвышающееся перед ней здание музея. Даже отсюда она видела, как в окнах мелькают тени – сотни, может быть, тысячи теней. До боли в суставах стиснув железные прутья калитки, она уперлась в них лбом, ощущая, как ледяной холод проникает ей в мозг. Губы пересохли и покрылись трещинками, из которых сочилась кровь. Ждать было нельзя, время настало, и она, высоко подняв голову, пошла по дорожке прямо к распахнутым настежь дверям.

Как только она переступила порог, дверь за ней захлопнулась. Анна усмехнулась – старый фокус. Этого слишком мало, чтобы напугать ее, но она знала, что напугаться еще успеет, и двинулась дальше, стараясь не смотреть по сторонам.

Они были там, как она и предполагала: толпились вокруг Черного Трона. Их было много. Анна видела под низко опущенными капюшонами горящие ненавистью глаза, видела протянутые к ней руки с неестественно длинными ногтями, так и норовящие схватить и оцарапать, но почему-то скользящие мимо. Анна сделала еще несколько шагов и остановилась в нише, прямо напротив Трона. Рядом с ним высился деревянный крест, найденный ими в пещере. Разумеется, он был перевернут. Анна не сомневалась, что перед ней – Истинный Крест.

Кольцо кривляющихся вокруг ведьм все сжималось. Она видела лица, которые встречала на улицах города. Некоторые были настолько благообразными, что догадаться о том, кто именно эти женщины, было невозможно, даже обладая богатым воображением. Школьницы, матери семейств, порядочные жены и даже дети. Господи, сколько же их! Но самое страшное было не в этих продавшихся дьяволу горожанках. Позади них клубились тени. Их было гораздо больше, чем живых. Они были одеты в одежду разных эпох; одни как бы стояли на земле, другие парили в воздухе. Анна с трудом выносила направленные на нее пустые глазницы призраков, из которых струился леденящий душу свет. Обливаясь потом, она до боли стискивала пальцы, чтобы не выдать страх. Выдержать эту пытку ей помогало то, что она отчаянно искала в толпе своего ребенка. И не находила…

Через какое-то время она заметила, что ведьмы зашевелились, расступаясь, чтобы дать кому-то дорогу. Анна безучастно посмотрела в ту сторону, понимая, что сейчас наконец увидит вдохновителя этого дьявольского спектакля. И не удивилась бы, даже увидев самого дьявола. Но лица, которые предстали перед ней, заставили ее отшатнуться.

Одна из двух женщин была Дороти Спарк. Это не произвело на Анну особенного впечатления, что-то в этом роде она и предполагала, снова и снова обдумывая происшедшее в течение последних часов. Но второй… была Леля, и не в роли несчастной жертвы, а королевы бала. На девушке было воздушное, абсолютно прозрачное платье, перехваченное на поясе золотым шнуром. Распущенные золотые волосы струились по плечам и груди. Анна с трудом сдержала стон, увидев пустые и высокомерные глаза девушки, которая смотрела будто сквозь нее, не замечая или не узнавая.

– Рады тебя видеть, – тоном светской дамы произнесла Дороти.

– Где Ник? – резко ответила Анна.

– Ты принесла то, что украла? – спросила Дороти, словно перед этим Анна говорила не с ней, а сама с собой.

– Где мой ребенок? – упрямо повторила она, крепче сжимая сумку.

– Ее ребенок? Самозванка! – прошипела одна из ведьм. Она откинула капюшон, и Анна увидела перекошенное злобой потное лицо миссис Клэрксон, которая зашипела, словно девушка обожгла ее взглядом, и, выставив когти, бросилась на нее, собираясь отобрать сумку силой. Анна не позволила ей даже приблизиться: разъяренная, она слегка расширила глаза, верхняя губа ее дрогнула, обнажая зубы. Старая ведьма споткнулась, словно налетела на стену, и растянулась во весь рост на полу. Остальные, не проявив солидарности, захихикали. Даже Дороти усмехнулась, обнажая острые клыки.

– Не думаю, что тебе это поможет. Ты здорово рискуешь, Анечка.

Анна презрительно скривилась, и Дороти добавила насмешливо:

– Не своей жизнью. Его!