– Но… милостивый гиазир, на «Звезду Глубин» еще не вернулась сотня, прикрывавшая отступление из Хоц-Дзанга. А на «Гребне Удачи» еще не окончена погрузка раненых! ― отозвался капитан, вынырнувший невесть откуда.

– Раненым быть плохо. И с этим наш рах-саванн не стал бы спорить, ― отчеканил Лагха Коалара, ткнув носком между ребер Эгина. ― Но еще хуже быть мертвым, и с этим не стал бы спорить никто. Если мы немедленно не снимемся с якоря, добрые смеги, которых ты, конечно же, сейчас видеть не можешь, окружат нас в этой проклятой гавани, и тогда ты сам узнаешь, как это ― быть мертвым!

– Но капитана «Звезды Глубин» тоже еще нет на месте! ― на свой страх и риск продолжал перечить несчастный.

– Ты что думаешь, если мы хитростью и наглостью смешали с дерьмом Хоц-Дзанг, так нам теперь хоть всех смегов тут перебей? Может, еще дадим морское сражение? А потом пойдем на Хоц-Ия? А там изловим ихнего свела и будем из него веревки вить, пока он нам секрет «градобоя» не продаст? Ну уж нет, ― Лагха был разъярен и, как показалось Эгину, немного испуган. ― «Звезда Глубин» поплывет без капитана. Будем считать, что его заместителю крупно повезло.

– Повинуемся, ― жертва Лагхи склонила голову и опрометью бросилась отдавать приказы к отплытию.

– Этого вниз, как обычно, ― бросил Лагха, ураганом проносясь мимо хранящего неподвижность на деревянных носилках Эгина.

Сознание рах-саванна в этот момент было занято одним печальным парадоксом. Ему двадцать семь. Лагхе ― тоже с виду не больше двадцати семи. Но он, Эгин, ― рах-саванн, по большому счету мальчик на побегушках. А Лагха… Эгин был так увлечен своими мыслями, что даже не заметил, что последние слова гнорра были сказаны по его поводу.

Знахаря к нему, разумеется, не прислали. Быть может, оттого, что быстрое и безболезненное выздоровление преступного рах-саванна не входило в планы Лагхи. А быть может, потому, что ни на одном из четырех кораблей «Голубого Лосося» Знахаря не было. Правда, и без постороннего вмешательства рана Эгина заживала с поразительной быстротой. Меч, направленный искусной Тарой, рассек большую мышцу спины Эгина наискосок, не задев ни позвоночника, ни важных артерий, ни сухожилий. Этн, разумеется, потерял много крови, благодаря чему, собственно, и произвел на варанцев впечатление сильно, хотя и не безнадежно раненного.

Но потеря крови ― не самая страшная потеря. Эгина куда больше беспокоили судьбы его товарищей по несчастью. Как там Иланаф, Дотанагела, Самеллан? И, главное, жива ли Тара? Эгин не сомневался в том, что положительный ответ на последний вопрос значительно ускорил бы его выздоровление.

Его не беспокоили. Его оставили в полном одиночестве, которое два раза в день нарушал курносый веснушчатый матрос, в котором Эгин, как ни присматривался к его повадкам, так и не признал офицера Свода. Матрос приносил завтрак и ужин, выносил нечистоты, на вопросы отвечал односложно. «Да», «нет», «не знаю». Причем на все даже самые элементарные вопросы, в том числе и на вопрос: «Как тебя звать?» ― он отвечал:

«Не знаю». У Эгина, разумеется, быстро пропала охота предаваться болтовне с мальчишкой, которого его же собственные коллеги застращали запретами до такой степени, что он уже собственного имени не знает.

На второй день Эгин почувствовал себя несколько лучше и изменил политику.

– Мы плывем в Пиннарин? Да? ― быстро спросил он, не давая матросу времени на раздумья.

– Да! Не знаю! Нет! ― таков был ярчайший логический перл, исторгнутый веснушчатым матросом, для которого, в отличие от офицеров Свода, было внове следить за своим языком. И вдобавок делать это быстро.

Впрочем, в том, что четыре оставшихся в распоряжении князя «Голубых Лосося» движутся в столицу на всех парусах, Эгин и без того не сомневался. А то куда же? Получать награды, казнить пленных мятежников, награждать доблестных героев. И зализывать раны.

Разговоры гнорра с капитаном и аррумами, услышанные на палубе в день отплытия с Цинора, дали Эгину пищу для размышлений как минимум на ближайшие сутки. За время службы в Своде Эгин привык высасывать смысл из случайных слов, словно паук ― соки из пойманной и опутанной липкими нитями мухи. Выпивать все самое ценное, важное, принципиальное, оставляя лишь шелуху вежливых витийств. Выдавливать из жестов, интонаций и обмолвок, говорящих все.

Что же он выдавил из сказанного «молодым человеком небесной красоты», если воспользоваться меткой, хотя и двусмысленной характеристикой Лагхи, пожалованной ему пар-арценцем Опоры Писаний Дотанагелой?

Варанцы удалялись от Цинора на всех парусах. Они разбили смегов при Хоц-Дзанге, но кое-кому из защитников крепости-розы удалось найти свое спасение в бегстве и скрыться в горах, где им известна каждая козья тропа.

Варанцы не стали преследовать их, опасаясь… ловушки? Новой неведомой опасности, которая напугала гнорра больше, чем Говорящие? Совокупной магической силы Дотанагелы, Знахаря и Лиг?

Так или иначе выходило, что сразу после разгрома крепости свежие силы смегов стали готовиться к ответному нападению на Хоц-Дзанг, где жадные до всякой магической всячины копошились люди Свода Равновесия под охраной морской пехоты «лососей».

Но гнорр не был столь глуп, чтобы ожидать, пока к новым, на этот раз неподдельным руинам Хоц-Дзанга подойдут резервы из крепости Хоц-Ия. Смеги опоздали. Ибо не могли успеть. Потому что Лагха не стал задерживаться в Хоц-Дзанге дольше чем на двадцать четыре часа, которых хватило для того, чтобы насобирать полные сундуки трофеев, измененной материи, подобрать раненых и пересчитать сталью немногих пленных. Сразу после этого Лагха отдал приказ спускаться вниз, к побережью.

Гнорр был силен. Но не столь силен, как казалось Эгину в тот момент, когда стены-лепестки Хоц-Дзанга облетали один за одним. Гнорр был силен, но не всемогущ. И, главное, он очень спешил. Спешил вернуться в Пиннарин, где еще до отплытия в карательную экспедицию чуял приближение очень недобрых событий.

Благодаря своей быстроходности, до которой было далеко кораблям смегов, «Голубые Лососи» могли не бояться преследователей. Но преследователей Лагха, похоже, и так не боялся. Кому как не ему было знать, сколько морских лиг за час покрывает «Звезда Глубин». Но тем не менее Лагха, острословящий и расхаживающий по палубе в щегольском кафтане, с изумрудным медальоном на шее, этот самоуверенный и изысканный Лагха казался испуганным. Его правильное лицо, которым он владел вполне, все же выдавало тревогу. Даже с трудом ворочавший языком Эгин, лежащий словно бревно на носилках, смог заметить это.

Чего же он боялся? Мести развоплощенных призраков? Каких-то новых, неизвестных, но, безусловно, пагубных для Варана последствий, к которым может привести использование Танца Садовника Шета оке Лагина? Смегов, вооруженных «молниями Аюта»? Лиг, которая не ровен час пустит в ход какой-нибудь сугубо аютский трюк, от чего красивые волосы Лагхи вылезут за неделю, а его кожа сгниет под струпьями неискоренимой «ветроеды»? Неужели Лагха, только что победивший смегов, боялся все тех же смегов? Или Знахаря с Дотанагелой, которым, судя по некоторым косвенным данным, удалось все-таки избегнуть ласковых объятий своего сияющего, прекрасного гнорра с алу-стральской искоркой в глубине бездонных серых глаз?