А может быть, слабый огонек этой свечи служилмаяком кому-то, кто нежданно-негаданно должен был явиться сюда по зову судьбы?Может быть, слабый огонек этой свечи был сторожевым огнем, которому сужденобыло зажигаться в комнате больной каждую ночь, до тех пор, пока не произойдетназначенное от века событие? Кто же из несметного множества путников, чтостранствуют при солнце и при звездах, на суше и на море, взбираются на крутыегоры и устало бредут по бескрайным равнинам, сходятся и расходятся вприхотливом скрещении дорог, непостижимо влияя порой на свои и чужие судьбы, —кто из них, сам не зная об истинной цели своих странствий, медленно, но верноприближался в то время к дому, где горел этот путеводный огонь?

Время покажет нам. Почетное возвышение ипозорный столб, эполеты генерала и палочки барабанщика, памятник вВестминстерском аббатстве[38] и зашитый мешок, спущенный за борт судна, митра иработный дом, кресло лорд-канцлера и виселица, трон и гильотина — любой жребийможет ожидать того, кто сейчас в пути на большой дороге жизни; но у этой дорогиесть неожиданные повороты, и только Время покажет нам, куда она приведет тогоили иного путника.

Однажды в зимние сумерки супруге мистера Флинтвинча,которую весь день одолевала дремота, привиделся сон.

Снилось ей, будто она грела на кухне воду длячайника, а заодно сама уселась погреться у очага, подоткнув подол юбки ипоставив ноги на решетку, где меж двух холодных черных провалов догорали остаткиогня. И будто в то время, когда она так сидела, размышляя о том, что для иныхлюдей жизнь — довольно невеселая выдумка, ее вдруг испугали какие-то звуки,послышавшиеся за ее спиной. И будто это случилось не первый раз — точно такиеже звуки испугали ее однажды на прошлой неделе, загадочные, непонятные звуки,сперва тихий шорох, а потом топ-топ-топ, словно чьи-то быстрые шаги; и сразу унее так и захолонуло сердце, как если б от этих шагов пол затрясся под ногамиили чья-то ледяная рука протянулась и схватила ее. И будто тут ожили все еестарые страхи насчет того, что в доме нечисто, и она опрометью бросилась полестнице наверх, сама не зная куда, лишь бы поближе к людям.

Снилось ей дальше, будто, очутившись в сенях,она увидела, что дверь в контору ее супруга и повелителя распахнута настежь ичто там никого нет. Во сне она подошла к узкому, точно прореха, окошкумаленькой комнатки по соседству с наружною дверью, чтобы хоть через стеклопочувствовать бьющимся сердцем близость живых существ, непричастных к этомунаселенному привидениями дому. Во сне она увидела на противоположной стене тениобоих умников, судя по всему, занятых оживленной беседой. Во сне она снялабашмаки и на цыпочках поднялась наверх, то ли чтоб быть поближе к этим двоим,которым и нечистая сила не страшна, то ли чтобы услышать, о чем идет у нихречь.

— Вы свои фокусы оставьте, — говорил мистерФлинтвинч. — Я это терпеть не намерен.

Миссис Флинтвинч снилось, будто она стояла заполуотворенной дверью и совершенно отчетливо слышала, как ее муж произнес этидерзкие слова.

— Флинтвинч, — отвечала миссис Кленнэм своимобычным, глухим, но властным голосом. — В вас вселился демон гнева. Неподдавайтесь ему.

— А хоть бы даже и не один, а целая дюжинадемонов, — возразил мистер Флинтвинч, тон которого неопровержимо доказывал, чтопоследнее предположение ближе к истине. — Хоть бы даже полсотни, все они вамскажут то же самое: вы свои фокусы оставьте, я это терпеть не намерен. А нескажут, так я их заставлю.

— Да что я такого сделала, злобный вы человек?— спросил властный голос.

— Что сделали? — переспросил мистер Флинтвинч.— Набросились на меня, вот что.

— Если вы хотите сказать, что я упрекнула вас…

— Я хочу сказать именно то, что говорю, —возразил Иеремия, с непреодолимым и непонятным упорством держась за своефигуральное выражение. — Сказано ясно: набросились на меня!

— Я упрекнула вас. — начала она снова, —потому, что…

— Не желаю слушать! — закричал Иеремия. — Вынабросились на меня.

— Хорошо, сварливый вы человек, я набросиласьна вас (Иеремия злорадно хихикнул, услышав, как она повторила-таки это слово)за ваш неуместно многозначительный тон в давешнем разговоре с Артуром. Мневпору было бы усмотреть тут в некотором роде злоупотребление доверием. Японимаю, вы просто не обдумали…

— Не желаю слушать! — перебил непримиримыйИеремия, отметая эту оговорку. — Я все обдумал.

— Знаете что, вы уж разговаривайте сами с собой,а я лучше помолчу, — сказала миссис Кленнэм после паузы, в которойчувствовалось раздражение. — Бесполезно обращаться к упрямому старомусумасброду, который задался целью перечить мне во всем.

— И этого тоже не желаю слушать, — возразилИеремия. — Никакой такой целью я не задавался. Я сказал, что все обдумал.Угодно вам знать, почему, обдумавши все, я говорил с Артуром именно так,упрямая вы старая сумасбродка?

— Вы мне решили вернуть мои собственные слова,— сказала миссис Кленнэм, стараясь обуздать свое негодование. — Да, я хочузнать.

— Так я вам скажу. Потому что вы должны быливступиться перед сыном за память отца, а вы этого не сделали. Потому что преждечем распаляться гневом за себя, вы, которая…

— Остановитесь, Флинтвинч! — воскликнула онаизменившимся голосом. — Как бы вы не зашли чересчур далеко!

Но старик и сам спохватился. Последовала новаяпауза, во время которой он, видимо, перешел на другое место; потом он заговорилопять, уже значительно мягче.