* * *

В половине третьего человек пятнадцать министров и делегатов украдкой выходят из служебных помещений Ассамблеи и спешат к выходу.

Это – члены редакционного комитета по Эфиопии, обязанные подготовить резолюцию, которая завтра утром должна быть поставлена на голосование Ассамблеи. Они тщетно пытаются ускользнуть от журналистов.

И только чешский делегат направляется прямо к журналистам и говорит:

– Господа представители печати, вы можете оплевать всех нас с ног до головы! Мы этого заслуживаем! Мы мерзавцы!

– Да нет же… нет… – перебивают его тотчас же австрийский, венгерский и албанский делегаты. – Текст, который мы только что подготовили, не так уж плох. В нем не осуждается Италия и, несмотря ни на что, содержится признание свершившегося факта.

* * *

Два часа спустя заседание возобновляется.

У входной двери давка и пререкания между швейцарским полицейским, проверяющим пропуска, и грязно сквернословящим рыжим верзилой, который орет, размахивая руками:

– Давно уже пора, чтобы немецкие пулеметы навели порядок в Лиге Наций!

Это председатель Данцигского сената нацист Грейзер, специальный посланец Гитлера, который явился объяснить Ассамблее, что притязания его хозяина на свободный город Данциг совершенно законны.

На трибуне Грейзер совсем распоясывается.

В конце своей речи он громовым голосом, переходящим в крик, трижды повторяет немецкое слово из пяти букв: «Dreck, dreck, dreck».[51]

– Да он ведет себя как генерал Камброн![52]– с насмешкой говорит польский делегат Сокаль.

– О нет! – возражает Леон Блюм, – Камброн говорил подобные вещи под градом пуль, что гораздо лучше!

– Господа, – говорит Грейзер в заключение, – недалек тот день, когда мне уже не будет больше необходимости участвовать в этих заседаниях! А ведь именно таково желание всего немецкого народа!

После этого Грейзер отдает воинское приветствие Идену, затем – генеральному секретарю и вдруг, повернувшись к аудитории, он мастерски и долго показывает нос присутствующим!

Ошеломленные делегаты болезненно реагируют на эту возмутительную шутовскую выходку, которая дополняет драматические события последних трех дней.

– Международные отношения, которые до сих пор развивались в столь приятных формах между культурными нациями, становятся невыносимыми, – замечает у выхода Политис. – Не следует ли в один прекрасный день ликвидировать их, чтобы не подвергать себя подобным выходкам? Но не придется ли нам в результате этого начать на европейской арене борьбу другого рода оружием?

* * *

Несколько часов спустя в полумраке перрона вокзала Корнавэн группа делегатов окружает негуса. Последний подчиняется предписанию президента Мотта покинуть Женеву в течение четырех часов после заседания.

– Чья же теперь очередь? – тоскливо шепчутся между собой представители балканских стран и стран Центральной Европы. – Конечно, Данцига! Возможно – Австрии, несомненно – Албании и наконец – Чехословакии!

Некоторые довольно резко осуждают Блюма.

– Несмотря на свой исключительный дар анализировать события, изворотливость, культуру и ум, он никогда не станет деятелем, который смог бы объединить усилия против диктаторских режимов, – невесело констатируют они. – Точно так же как и его министр иностранных дел Ивон Дельбос. Этот превосходный депутат-радикал из Дордони – человек мягкий, лояльный, добрый и честный, но он всегда останется робким, он постоянно будет всего бояться и никогда ни на что не осмелится!

Как всегда, равнодушный и смотрящий на всё со стороны, один латиноамериканский посол в Париже говорит французам:

– А прав оказался этот ваш сочинитель песенок, когда он сложил свой знаменитый куплет: «Все хорошо, прекрасная маркиза!»

Но никто не смеется.

* * *

Возвращаясь в Париж после голосования пресловутой резолюции, Леже говорит Леону Блюму:

– Отныне следует проводить политику тесных союзов и военных альянсов, ибо проведение общеполитического курса широких пактов, что проповедует Франция, стало уже почти невозможным.

И Блюм покорно отвечает:

– Да, чтобы спасти мир, нет больше никаких средств, кроме как согласиться с возможностью войны, но все-таки?..

Кабинет на Баль-плац. – Это сигнал. – Авария самолета генерала Санхурхо. – Германский консул в Барселоне. – За стеклянными дверями. – «Я за помощь Испании, однако…» – Фернандо де лос Риос и доки Бордо. – Завтрак у Болдуина. – Леон Блюм – новый Дизраэли. – Непрочная связь. – Генлейн у Ванситтарта. – Невмешательство и локализация пожара. – Дизраэли и умные консерваторы. – План Дельбоса – Шотана. – Европе угрожает опасность.

Вена, 11 июля 1936 года. Баль-плац. Кабинет президента.

Австрийский канцлер Шушниг и германский посол в Вене фон Папен, склонившись над столом, ставят свои подписи под соглашением об австро-германском примирении, напечатанном на больших листах роскошной бумаги.

Набранные крупным шрифтом заголовки всех газет мира сообщают: «Центральная Европа восстановлена!»

Многие газеты, правда с весьма различными комментариями, приводят слова бывшего германского посла в Риме князя фон Бюлова, сказанные им после поражения 1918 года: «Я, конечно, вижу, что союзники выиграли первый тур, но чтобы определить, кто станет настоящим победителем в войне, надо знать, кто будет командовать в Вене!»

За три дня до подписания соглашения Муссолини, вынужденный вследствие войны в Эфиопии оставить Вену наедине с Берлином, в поисках комбинации для окончательного скрепления германо-итальянского блока принимал в своем имении Рокка делле Каминате канцлера Шушнига, сопровождаемого вице-директором канцелярии президента Австрийской республики Гвидо Шмидтом. Они показали ему текст соглашения.

И восхищенный дуче воскликнул:

– Я присоединюсь ко всякой формулировке, которая будет отстаивать независимость Австрии.

Сразу же после этого он смещает своего министра иностранных дел Сувича, ибо тот «не нравится фюреру». На его место Муссолини назначает мужа своей дочери Эдды, графа Чиано, столь сговорчивого, что трудно и думать о большем.

* * *