* * *

Франко-английский завтрак у премьер-министра Болдуина на Даунинг-стрит проходит хорошо.

Болдуин кажется приятно удивленным.

– Но глава французского правительства – человек очень большой культуры, весьма благородного облика, он изящен, изыскан, он джентльмен в подлинном смысле этого слова, – говорит Болдуин в промежутке между пудингом и кофе.

Дело в том, что Леон Блюм пленил сердце премьер-министра. Болдуин – потомок знаменитого художника-прерафаэлита Уильяма Морриса, а Леон Блюм как раз прекрасно знает эту эпоху, так же как, впрочем, и работы Россетти,[53]некоторые наиболее известные произведения которого, весьма романтично обрамленные, украшают кабинет Болдуина.

Совсем покоренный, премьер-министр говорит Энтони Идену:

– Этот Леон Блюм – новый Дизраэли! По моему мнению, этот французский премьер кончит так же хорошо, как Макдональд! Он приспособится к нуждам момента и несколько подзабудет социализм!

* * *

Между тем в автомобиле, когда он огибал Трафальгар-сквер и направлялся к Стрэнду, Блюм и Дельбос, обсуждая поведение и высказывания по их адресу своих английских коллег, приходят к следующему заключению: по сути дела, Болдуин и Иден опасаются, что это совещание трех вызовет недовольство германского правительства и побудит фюрера совершить какой-либо политический акт, который мог бы впоследствии затруднить или помешать созыву конференции пяти с участием Италии и Германии.

Английские министры доверительно сообщили Блюму и Дельбосу, что сейчас происходит перевооружение Англии и что первостепенная забота английской дипломатии в связи с этим состоит в том, чтобы выиграть время и избежать какого бы то ни было конфликта в Европе в течение двух ближайших лет. В таком случае будут уместны любые проявления политики умиротворения по отношению к Германии.

С другой стороны, ни Иден, ни тем более Болдуин не питают иллюзий в отношении нового Локарно. Но они полагают, что следует попытаться провести эти последние переговоры с Германией с максимумом fair play.[54]

Что же касается гражданской войны в Испании, то Болдуин и Энтони Иден задыхаются от гнева при одной лишь мысли, что мадридское правительство является союзником, членом Лиги Наций и что его требования о предоставлении оружия вполне логичны.

* * *

Проходя вновь через холл отеля «Савой», Дельбос громко говорит Леону Блюму, который кажется озабоченным:

– Что ж, положение ясно! Нам нужно сделать выбор между сотрудничеством с Англией и оказанием поддержки Испанской республике!

Войдя в лифт, Леон Блюм с раздражением и нервозностью отвечает:

– Конечно… Совершенно очевидно, что для Франции речь идет прежде всего о том, чтобы не порвать ту непрочную связь, какой является соглашение, опубликованное в «Белой книге». И тем не менее…

* * *

На следующий день после того, как прибыл Спаак, открывается под председательством Болдуина конференция трех.

Леон Блюм расширяет рамки обсуждаемого вопроса:

– Надо подумать также о том, что ситуация в Центральной Европе, создавшаяся в результате нового австро-германского соглашения, ставит Чехословакию в довольно критическое положение.

В связи с этим лорд Галифакс рассказывает, что три недели назад в Лондон приезжал из Чехословакии гитлеровец Генлейн и что в Форин офис он имел беседу с заместителем министра иностранных дел Ванситтартом.

– Последнему, – говорит лорд Галифакс, – Генлейн сказал буквально следующее: «Гитлер требует, чтобы районы Чехословакии, где большинство населения составляют немцы, были отделены от остальной части страны и объединены в автономную провинцию, связанную с Чехословакией федеративным актом, аналогичным тому, какой существует в Швейцарии. Гитлер требует, кроме того, чтобы Чехословакия вместе со всей «Малой Антантой» оставалась в группировке четырех европейских держав лишь при непременном условии расторжения своего союза с Россией». Давая мне отчет об этой беседе, – говорит в заключение Галифакс, – Ванситтарт поделился со мной своими соображениями. Он считает, что Германия действительно ставит своей целью прибрать к рукам всю Чехословацкую республику с тем, чтобы использовать ее для осуществления своей политики проникновения в долину Дуная и на Балканы! Но поскольку для Праги подобное предложение неприемлемо, то, следовательно, в ближайшее время дело дойдет до кризиса в отношениях между Третьим рейхом и Чехословакией!

Воцаряется глубокое молчание.

Затем Болдуин переходит к вопросам, стоящим в повестке дня:

– А пока вполне возможно, что Германия и Италия решатся пойти на вмешательство в гражданскую войну в Испании. В таком случае положение значительно осложнилось бы. Какое бы то ни было обращение за помощью к Лиге Наций представляется английскому правительству преждевременным. Женевское учреждение некомпетентно в вопросах гражданских войн. С другой стороны, обратиться к ней означало бы признать международный характер этого конфликта и, следовательно, рисковать вызвать наихудшие последствия. Интересы мира требуют, чтобы к доктрине «невмешательства», которая позволила бы локализовать пожар, присоединились все страны.

Обернувшись при этих словах к Леону Блюму, Болдуин спрашивает:

– Возьмет ли на себя Франция инициативу подобной дипломатической акции?

Очень серьезным тоном Леон Блюм отвечает:

– Мы изучим этот вопрос!

* * *

В Лондоне Блюм лично выиграл партию. В английском парламенте Галифакс взывает теперь только к французскому премьер-министру:

– Ах, если бы Блюм был англичанином, – говорит он лейбористу сэру Стаффорду Крипсу, – он был бы англиканцем и консерватором, как Дизраэли.

– Вы забываете, милорд, – отвечает Стаффорд Криппс, – что во времена Дизраэли консерваторы были еще умными.

* * *

Усталый и раздосадованный, Леон Блюм возвращается через день в Париж. Вечером на Кэ д’Орсэ, проходя через салон послов, он встречает Фернандо де лос Риоса, который подходит к нему и говорит:

– Господин председатель Совета министров, наше вооружение и боеприпасы так и не отправлены нам из порта Бордо! Никто не мог мне объяснить, какое на этот счет было дано указание и кто его дал! Но одно достоверно – двое суток назад это вооружение и боеприпасы были возвращены во французские арсеналы! Господин председатель Совета министров, что же происходит?

* * *

Седьмого сентября 1936 года в Елисейском дворце идет бесконечно долгое заседание Совета министров.