— Ты только взглянул на него и все уже знаешь.

— Как я узнал бы картину Ренуара, дорогая Ева. Искусство есть искусство. Мне потребуется время.

— Сколько угодно. Позвони мне, когда откроешь. Мне надо опросить остальных членов команды, получить заявления.

Ева связалась с Мирой и встретилась с ней возле театра.

— Ваше мнение?

— Они дети, Ева. Девочки. Испуганные, взволнованные, растерянные.

— Доктор Мира…

— Они дети, — повторила Мира срывающимся от волнения голосом. — И неважно, как они появились на свет. Они нуждаются в защите, утешении, поддержке.

— А я, по-вашему, что собираюсь делать? Отправить их всех в газовую камеру?

— Многие взрослые хотели бы именно этого. Они не такие, как мы, они искусственные. Уродцы. Кунсткамера. Другие захотят сделать их предметом изучения. Как морских свинок в лаборатории.

— Как вы думаете, что он делал? Мне жаль, что это причиняет вам боль, но что он с ними делал все эти годы, помимо того, что осматривал их и изучал, тестировал и натаскивал?

— Я думаю, он любил их.

— Любил? Да пошел он!

Ева повернулась кругом и отошла на несколько шагов, стараясь обуздать свой гнев.

— Был ли он прав в нравственном отношении? — Мира протянула руки, словно взывая к ней. — Нет, ни в коем случае. Но я не могу поверить, что они были для него лишь подопытными кроликами. Средством для достижения цели. Они очень красивы, эти девочки. Умные, здоровые. Они…

— Да, уж об этом он позаботился. — Ева столь же стремительно вернулась назад. — Уж он позаботился, чтобы они отвечали его требованиям. А что стало с теми, кто ему не подходил? А эти? — Ева яростно ткнула пальцем в сторону входа в театр. — Какой у них выбор? Никакого. Каждая из них — это его выбор, его вкус, его стандарты. Что отличает его, по сути, от такого подонка, как мой отец? Он произвел меня на свет, запер, как лабораторную крысу, и начал обрабатывать. У Айкона мозгов было больше, и, будем надеяться, его методы обработки не включали морения голодом, избиений, изнасилований. Но он фабриковал, держал взаперти, а потом продавал свои творения.

— Ева…

— Нет! Это вы меня послушайте! Допустим, Дина была сознательной взрослой женщиной, когда убивала его. Допустим даже, что для нее это не был акт самообороны в страхе за свою жизнь. Но я знаю, что она чувствовала. Я знаю, почему она пырнула его ножом в сердце. Пока он был жив, она чувствовала себя лабораторной крысой. Это меня не остановит, я приложу все свои силы, чтобы найти ее и остановить. Но она не убивала невиновного. Она не убивала святого. И если вы по-прежнему видите в нем святого, если не можете от этого отрешиться, для меня вы бесполезны.

— А насколько вы объективны, считая его чудовищем?

— У меня есть доказательства, подтверждающие, что он чудовище, — отрезала Ева. — Я использую эти доказательства в попытке опознать, задержать и посадить в тюрьму его убийцу или убийц. А сейчас у меня на руках почти восемьдесят несовершеннолетних — это не считая двух сотен в колледже. Еще предстоит выяснить, есть ли у них законные опекуны. Их надо допросить и — да, черт побери! — их надо защищать. Они ни в чем не виноваты. Виноват только он. И пока я с ними разбираюсь, я хочу, чтобы вы вернулись в вертолет и ждали там. Мне сейчас некогда, я потом договорюсь, чтобы вас переправили обратно в Нью-Йорк.

— Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! И не смейте обращаться со мной, как с одним из своих проваливших дело подчиненных, которым вы так любите раздавать оплеухи.

— Я буду говорить с вами, как мне вздумается, а вам придется подчиняться моим приказам. Я — ведущий следователь по делу обоих Айконов. Вы здесь под моим началом. И вы верно подметили: вы можете провалить все дело. Или вы вернетесь в вертолет добровольно, или я вас отправлю под конвоем.

Вид у Миры был измученный, но она пошла на лобовое столкновение.

— Вы не можете допрашивать этих детей без меня. Я лицензированный психиатр. Без специального разрешения родителей или законных опекунов вы не имеете права допрашивать несовершеннолетних в отсутствие лицензированного психиатра.

— Я привлеку Луизу.

— У Луизы нет лицензии Департамента полиции Нью-Йорка на такую работу. Прибегну к вашему любимому выражению, лейтенант: ну, укусите меня.

Повернувшись на каблуках, Мира скрылась за дверью театра.

Ева в сердцах пнула дверь ногой. Тут ее телефон подал голос, и она выхватила его из кармана.

— Какого черта?

— Я вошел, — раздался в трубке невозмутимый голос Рорка. — Вот, взгляни сама.

Ева хмуро уставилась на экран видеотелефона. Рорк повернул свой экран таким образом, чтобы ей была видна внутренность пустого сейфа.

— Отлично. Потрясающе. Теперь двигай в ее кабинет. Все, что найдешь, передай Фини.

— Всегда рад служить. Не знаю, что за муха вас укусила, лейтенант, но советую вам избавиться от нее поскорее. Ваш элегантный костюм страдает от такого соседства.

— Мне не до шуток, меня работа ждет. — Ева оборвала связь и строевым шагом вошла в театр. — Мне нужна Диана Родригес, — сказала она Мире. — В отдельном помещении.

— Этажом ниже есть небольшое фойе.

— Сойдет. Приведите ее. — Уже повернувшись, Ева на ходу выхватила рацию. — Докладывай, Пибоди.

— Совпадение по лицу между Флавией и Фрост. Все полицейские посты оповещены, но результатов пока нет. Ни по ней, ни по ее машине. Проверяю все транспортные терминалы в радиусе ста миль.

Ева задумалась, стараясь прояснить мысли.

— Проверь все рейсы из местных аэропортов на Нью-Йорк и Хэмптонс. У тебя есть список недвижимости на имя Айкона?

— Да, босс.

— Проверь все объекты. Запроси списки всех пассажиров на авиарейсах. Нам нужны все частные чартеры в эти пункты.

— Работаю.

Ева отключилась и тут же связалась с Фини.

— Дай мне что-нибудь.

— Я над этим работаю. Все школьные компьютеры закодированы. Уровней больше, чем в самом Пентагоне. Но ничего, мы их посбиваем. Может, у меня будет кое-что для тебя на внешних камерах. Может, частичное изображение водителя.

— Беру. Пришли мне.

— Дай мне сперва самому немного поиграть. Может, сумею расчистить и увеличить.

— Давай скорее.

— Как только, так сразу.

Ей наконец удалось немного успокоиться. Столкновение с Мирой выбило ее из колеи, всколыхнуло чувства и воспоминания, которые она в ходе расследования всеми силами старалась подавлять. Она не может себе этого позволить, твердила Ева, разыскивая малое фойе. Она не могла себе позволить воспоминания о том, чем она была, где была, что с ней делали.