– Какая отвага! – воскликнул он.

– Я, разумеется, понимала, что могла и ошибаться, но все же обогнула угол. И поняла: там действительно происходило что-то странное.

Картина вырисовывалась далеко нечеткая. Кто-то установил лампу – причем это был специальный штормовой фонарь, – в нишу над дверью спальни. А потому ниже определенной линии царила полнейшая темнота; я могла видеть только то, что творилось выше нее. И первым, что разглядела, было лицо Рэналда Гатри. Мне хватило времени только чтобы заметить, до какой степени оно искажено невероятно сильной злобой, когда вверх взметнулась его рука, и я поняла, что в ней зажат топорик. Я крикнула, чтобы он остановился. Мне кажется, он услышал меня, хотя я и не надеялась на это из-за завываний ветра. Но он отвернулся и шагнул вперед, выйдя из круга света. Еще мгновение он выглядел для меня всего лишь тенью, а затем, видимо, наклонился или присел, потому что вообще пропал из вида. В смятении мне сначала послышался как будто стон, а потом несколько неразборчивых слов. Мгновение спустя я снова увидела его или только подумала, что это он. Его прижало к парапету, а голова и плечи снова оказались освещены. Это продлилось не более секунды, а потом нечто выросло между нами: темный силуэт со спины, который я приняла за Линдсея. Должно быть, я догадалась, что сейчас произойдет, поскольку снова закричала и попыталась броситься вперед. Тень второго мужчины сдвинулась в сторону, и мне снова стал виден Гатри. Но опять-таки всего на миг. К его лицу метнулась рука, и даже сквозь немыслимый шум ветра до меня донесся удар кулака, попавшего ему в челюсть. Он пошатнулся, издал вопль – тот самый, который Ноэл услышал с лестницы, и перевалился через ограждение.

Сибила Гатри поежилась и плотнее закуталась в пальто.

– Вот, собственно, и все.

Я отложил блокнот, в котором делал записи.

– Все, мисс Гатри? А разве вы не видели, как Рэналд затем сбежал с балкона через люк и винтовую лестницу?

– Больше я ничего не видела. Я была уверена в одном: только что на моих глазах Нейл Линдсей убил Рэналда Гатри. Возможно, он сделал это, чтобы уберечься от удара тесаком. И мне меньше всего хотелось быть втянутой в это дело, вынужденной давать показания против Линдсея. Инстинктивно я развернулась и направилась назад к французскому окну, рядом с которым прежде стояла. Я сразу подумала, что лучше всего списать кровавую драму на самоубийство. Мне же стоило затаиться и ждать развития событий.

– Я бы поступил точно так же, – с нажимом произнес Ноэл Гилби.

– Ваш рассказ в его нынешнем виде, – сказал я, – уже не приведет Линдсея в недоумение, а просто поможет осудить человека, которого, как вы думали, Линдсей убил. Для полицейских нет ничего более приятного, нежели полностью доказанное дело с четко определенным обвиняемым. Загадка в классическом виде, решенная по всем их правилам.

При этом Гилби издал одобрительный, а Уэддерберн возмущенный возгласы. Но я продолжал говорить, чтобы снять напряжение, отчетливо читавшееся на лице Сибилы Гатри. Она слишком долго подвергалась невероятному стрессу, и теперь, когда правда была сказана, наступила ощутимая реакция на него.

– Ваши показания, – сказал я, – снимают с Рэналда по крайней мере одно обвинение.

– Снимают обвинение? В чем же?

– В проявлении слабости. Вспомните. Согласно теории мистера Уэддерберна, Рэналд допустил ее дважды по ходу выполнения своего плана. Не смог сдержать крика ужаса, когда бросился вниз, чтобы разбиться насмерть. И нервы подвели его еще раз в решающий момент – он не сделал того, что окончательно доказало бы вину Линдсея в глазах жителей этих мест. А именно: у него не хватило духа отрубить себе перед самоубийством пальцы. Мы практически подошли к полному раскрытию истины, но это все еще осталось не до конца объясненным. Неужели он дал слабину и не смог заставить себя совершить нечто столь жуткое с Йеном, который, надо полагать, находился под воздействием сильного снотворного, и мог быть одним движением выброшен с балкона на верную гибель? Но теперь-то мы знаем: он не спасовал. Ему попросту помешал ваш первый крик. И его действия после этого могут служить для нас окончательным подтверждением редкостной скорости принятия им решений и эффективного рационализма.

Рассмотрим пристальнее, что произошло. У ног Рэналда в снегу лежит беспомощное тело Йена. И тесак уже занесен, но в этот наиболее отвратительный из всех моментов намеченного им преступления, до него вдруг доносится крик. На балконе есть кто-то еще. Обескураживающее открытие, которое мешает всему? Ничуть. Положение критическое, но все еще в его власти. До этого момента видеть могли только его самого. Он выбрасывает топорик через парапет, уходит из света в темноту, наклоняется и ненадолго поднимает тело брата, придавая ему вертикальное положение точно в круге света от фонаря. Сам превратившись лишь в черный силуэт, он завершает план последним ударом. Посторонний, кто бы то ни был, понятия не имеет о существовании Йена Гатри. Ему видно только, как убивают Рэналда Гатри, но невозможно различить лица убийцы. И если Рэналду удается потом скрыться по винтовой лестнице, погасив и прихватив с собой фонарь, его план имеет все шансы завершиться полным успехом. Ветер совсем скоро скроет признаки использования люка, а посторонний не сможет с уверенностью утверждать, что в темноте убийца не сумел сбежать через спальню и вниз по главной лестнице, на которой всего через несколько секунд застанут Линдсея, как и было задумано. И подобным образом на Линдсея падут даже более убедительные подозрения, чем Гатри мог надеяться. Факт совершения убийства будет подтвержден свидетельскими показаниями. А Рэналду Гатри смерть никогда и не грозила.

– Зато он обрек на гибель двух ни в чем не повинных людей, – сказал Уэддерберн, взволнованно поднявшись на ноги: красивый старик, черты лица которого внезапно озарились всплеском эмоций. – Но мы заставим его заплатить за все! Рэналд Гатри больше не сумеет никого обмануть.

Откуда-то снизу, разорвав тишину заброшенного замка, донесся резкий, хотя и глуховатый звон треснувшего колокола.

3

Это вернулся из Дануна Стюарт. Мы совсем забыли о молодом юристе, и, обнаружив двери запертыми, он прибег к помощи старинного колокола во дворе. С ним прибыл священник, доктор Джерви.

Мы спустились вниз, держась сплоченной, но нервной группой и, как мне кажется, вновь прибывшие могли прочитать на наших лицах в неверном свете холла, что в разгадке тайны этого древнего дома произошли радикальные перемены. Но при этом мы хранили дружное молчание, и только когда Гилби догадался провести всех в учебную комнату, где растопил пожарче камин (что следовало бы сделать давно и в первую очередь), Стюарт спросил:

– По-моему, у вас появились новости?

– Самые невероятные, – ответил Уэддерберн. – Рэналд Гатри все еще жив.

Стюарт был откровенно потрясен. Но меня гораздо больше заинтересовала реакция доктора Джерви. Он сел, пристально вглядываясь в первые крупные языки пламени в очаге, и, думаю, я едва ли видел прежде более опечаленное лицо. Услышав слова Уэддерберна, он вскинул голову и вышел из задумчивости, чтобы иначе взглянуть на известные ему факты.