Велемир был обворожительным собеседником. Его мягкие интонации успокаивали и дарили ощущение чего-то уютного и одновременно напоминали мне о собственной бесприютности.

Возвращали в то время, когда, сидя по вечерам в приюте у замызганного окна, я смотрела на падающие осенние листья и думала о том, что лучше бы и мне заснуть навеки, чем жить так, как я сейчас. Без надежды и радости.

Тогда я и сдружилась с Виноной. Она тоже слышала голоса трав, и мы развлекались тем, что ночи напролёт сидели на холодном подоконнике и соревновались в том, кто первая уловит шёпот умирающих листьев. «Нам жаль, что мы не пожили дольше», — чаще всего сетовали они.

— Простите, я совсем заговорил вас, — вернул меня к действительности Велемир, и я ощутила, как снова начинаю краснеть. Нашла время предаваться воспоминаниям!

Почувствовав взгляд Кестера, я искоса взглянула в его сторону и увидела, как он смотрит: я ещё никогда не видела у него такой растерянно-нежный взгляд, и меня снова бросило в жар. На этот раз от смущения и радости.

— Ты совсем утомил наших гостей, — раздался за спиной густой бас хозяина, и я усилием воли заставила себя остаться на месте, а не бежать прочь без оглядки. — Господин Кришвиль, госпожа Габелл, рад с вами познакомиться.

И хозяин, а это был именно он, прошёл через гостиную, чтобы устроиться в кресле напротив меня.

— Почему вам, госпожа, дали такую фамилию? — вопросы от хозяина дома сыпались, грозя похоронить меня под ложью, если бы я хотела сказать неправду.

Но я старалась отвечать прямо и без утайки. Будет лучше, если этот худой и бледный господин, одетый во всё чёрное, словно только что вернулся с похорон, сразу укажет мне на дверь. И не придётся больше притворяться.

Может, когда Кестер поймёт, что вся затея не удалась, и вовсе откажется от неё?

— Мне сказали, что детей называют по очерёдности букв в алфавите. Или по фамилии последнего пожертвовавшего средства на содержания приюта. И больше я не спрашивала.

— Отчего же? — живо заинтересовался Велемир, поправил очки на носу. — Разве вам было не интересно происхождение фамилии? Вдруг она ключ к вашему роду?

— Нет, господин, — покачала я головой с грустной улыбкой. — Вы так говорите, потому что не знаете наших порядков.  В приюте никому не интересно, отчего тот или иной младенец оказался у порога. Раз дело сделано, значит, он никому не нужен.

Тут я бросила взгляд на господина Визатиса, он сидел, откинувшись в кресле и хмурился, смотря через открытое окно в сад.

— С чего вы взяли, что ваши корни следует искать на Севере? Да ещё в моём доме? — наконец хозяин посмотрел мне в глаза, и я вздрогнула. Его тон не оставлял сомнений: он совсем так не думает.

— Не знаю. Господин Кришвиль нашёл меня и рассказал, что это может быть правдой. Я и сама сомневаюсь. Приютские редко находят семью. Почти никогда.

Я говорила спокойно и смотрела в водянистые, холодные, ничего не выражающие глаза хозяина дома и ловила себя на мысли, что хочу обратно на постоялый двор. Вернуться бы с Вандой в Плауполис, заниматься травницким делом, к которому у меня лежала душа.

А Кестер, пусть он сам теперь выпутывается и объясняет, почему решил привезти меня сюда. А то сидит, нога на ногу и делает вид, что всё происходящее его не касается. Сделал своё дело и спешит откланяться.

Теперь же, когда все взоры обратились к нему, Кестер вздохнул и опираясь на золочёную трость, произнёс сухим, каркающим голосом:

— Я думаю, пора нам всем объясниться, господа. София права, это я предложил ей приехать. Более того, пока мы не пересекли Непроторенный Лес, ничего не говорил ей о цели путешествия. Дело в том, что я зарабатываю на жизнь тем, что оказываю людям небольшие услуги. Решаю проблемы деликатного свойства. Как ваши, например, господин Визатис.

— Вы сами вышли на меня, я давно не искал дочь. Сомневаюсь, что она жива, — тут хозяин дома бросил недовольный взгляд на мою изуродованную кисть, будто заметил, что всё это не по-настоящему. — Раз уж мы все здесь, хочу сразу сказать:  похитители требовали не деньги, а бумаги. Я тогда занимал видную должность при правителе округа. Я не сказал свой жене об этом. И не поступился честью, потому что принёс клятву верности долгу. Бумаги преступники не получили, и я больше не видел свою дочь. Долго носил  в себе это бремя, пока жена обо всём не догадалась. С тех пор её не стало. Вы считаете меня чудовищем, госпожа Габелл?

— Не знаю, господин, — ответила я сразу, чтобы не задумываться. По велению души, так сказать. — С одной стороны, вы поступили как государственный человек. Но при этом совершенно лишённый чувства семейственности. С другой, я понимаю вашу жену.

— Я никогда не утверждал, что хороший и добрый. В том числе и когда предлагал Марше выйти за меня. Это не оправдание и не самолюбование, госпожа Габелл. Просто хочу, чтобы вы знали, с кем имеете дело.

— С тем, кто хочет казаться суровее, чем он есть.

— Вы говорите, как моя покойная жена.

Мы перекидывались репликами, забыв об остальных. Велемир и Кестер благоразумно не вмешивались, хотя обстановка накалялась.

— Все женщины одинаковые: сами придумаете образ, а потом пытаетесь напялить его на реальное лицо. Чужое, заметьте.

— Однако вы согласились меня принять, господин Визатис. Если бы, как утверждаете, давно смирились со смертью дочери, и на порог бы меня не пустили. И не стали бы отправлять к моей хозяйке, ещё там, в Плауполисе, своего человека.

Я встала, чувствуя, как пылают щёки. Этот господин решительно мне не нравился. Возможно, раньше он был иным, но годы затворничества взяли своё. Теперь с ним было крайне неприятно общаться.

— Сядьте! — рявкнул он. — Я вас не отпускал. Вы останетесь жить здесь, пока я не решу обратное. За вашими вещами на постоялом дворе приедут, я распоряжусь.

— Простите, господин Визатис, но так мы не договаривались, — вмешался Кестер. —  София заплатила мне за услуги, верно, но я привык делать работу добросовестно. Незамужней девице, пока она не является официально вашей дочерью, не следует жить под одной крышей с мужчиной. Это её репутация.

— Вам-то какое дело, господин хороший? — Визатис обернулся к Кестеру и спросил таким тоном, абсолютно спокойным, но он вызвал у меня гораздо больше тревоги, чем самые громкие крики. — Вы своё дело сделали, денег я вам заплачу, предоставьте нам с госпожой Габелл самим разобраться в родственных связях. Вы свободны, Велемир, проводи назойливого господина

Тут я испугалась не на шутку. А если Кестер сейчас уйдёт, и я останусь заложницей в этом доме?

— София, позволь мне опереться на твою руку, — как ни в чём ни бывало обратился ко мне Кестер. — Ты хочешь остаться? Помни, говори искренне, как я тебя учил.

— Нет! — выпалила я и, чуть было не упав, потому как наступила на нижнюю юбку платья так, что ткань треснула, встала рядом с ним.