Время текло медленно. Капитан стал нервничать. Да и жрать хотелось – время обеденное. Он подошел к окну – этого Костик не запрещал – и раздвинул металлические ленты жалюзи, плотно перекрывавших окна. Пейзаж не радовал. Неподалеку – похожие друг на дружку, трехэтажные, красного кирпича виллы с зелеными крышами и дурацкими башенками, а за ними – сплошная темная стена леса. С другой стороны дома Хозяина, знал Воробьев, было Калужское шоссе. До него хоть и неблизко, но шум должен бы доноситься. Однако было тихо, срабатывали, видно, противошумные устройства. Да и тройные рамы со стеклами, одно из которых наверняка пуленепробиваемое, не пропускали внутрь дома ничего постороннего. Тихо, как в гробу, если не считать работающего телевизора.

Но вот откуда-то из-под пола донеслись неясные звуки, напоминающие лязг железа и прогазовку мощного мотора. Затем еще непонятные шумы, и Воробьев увидел, как поехала вверх открытая кабина лифта. Он машинально поднялся, и тут же в холле остановилась следующая кабина, из которой вышли трое: Костик, а за ним двое мужчин. Первым шел пожилой, лет, примерно, за пятьдесят. Он был в хорошем серебристом костюме и слегка прихрамывал. Глубокие глаза его настороженно смотрели на капитана, невольно вытянувшегося перед пришедшими. Лицо второго Воробьев узнал сразу – оно еще недавно постоянно мелькало во всех газетах, когда печатались фотографии Президента. Генерал Коновалов всегда стоял рядом с ним чуть-чуть сзади. А сейчас он был в штатском, и поэтому капитан хоть и узнал его, но усомнился: уж больно высокий гость! Оно, правда, сегодня ты – высокий, а завтра, глядишь, в отставке. Но вид у этого, можно сказать, еще вчера второго человека в государстве, несмотря ни на какие жизненные бури, был вполне молодцеватый. Он слегка улыбался, демонстрируя открытый добродушный нрав – такой простецкий русский мужик, душа которого всегда нараспашку. Но о нем знал капитан и другое: Коновалов всю жизнь прослужил в органах, поднявшись на самый верх из простых оперативников, и потому внешняя открытость этих людей никого не могла обмануть. Так вот в чьих владениях он, Димыч, оказался нынче! Неужели ж всесильный Хозяин, которого он называл Павлом Антоновичем, и есть сам генерал-полковник Коновалов?! Ну и дела… И никакой он не Павел Антонович, а вовсе Андрей Васильевич – это и ежу известно. Может, маскировка? Но зачем ему, которому подчинялось буквально все – и органы, и остальные службы, – какой-то гаишный капитан? Правда, сейчас его отставил Президент, но кто знает, о чем они там, наверху, думают себе… Сегодня ты – друг, а завтра – враг. И наоборот. Нет, совсем растерялся в своих предположениях капитан Воробьев. Если раньше и была какая-то ясность, то теперь все перепуталось и смешалось. А глаза отказывались верить, что его, Димыча, вдруг судьба занесла так высоко…

Пока он ошарашенно хлопал зенками, Костик что-то негромко сказал мужику в серебристом костюме. Тот снова внимательно, даже как-то пронзительно осмотрел капитана с ног до головы и кивнул. При этом лицо его сохраняло мрачное выражение. А вот Коновалов, напротив, с интересом взглянул на капитана. И Воробьев, принявший стойку «смирно», неожиданно для самого себя выпалил:

– Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!

– Вольно, капитан, – засмеялся Коновалов и разрешающе махнул рукой. – Откуда у тебя сей бравый воин, Павел Антонович? – обратился он к «серебристому» соседу.

«Ах, так вот где Хозяин-то! – словно оборвалось что-то внутри у капитана. – Нехорошо-то как вышло…»

Воробьев мгновенно подобрался, повернулся к Хозяину и снова вытянулся, вперив в него глаза.

– Нравится? – словно с легкой насмешкой спросил Павел Антонович у генерала. – Ну так бери его к себе. Дарю.

– Но… насколько я тебя понял, речь шла некоторым образом о другом подарке? – продолжал смеяться генерал. – Уж в чем, дорогой мой, а в этом я, кажется, никогда замечен не был. Или я тебя неверно понял?

– Да все правильно, – улыбнулся наконец и Хозяин. – Одно другому, как говорится, не помеха. Будет тебе подарок. А что касается этого паренька… Да ты не тянись, милок, успокойся, никто тебя в прокуратуру не отпустит… – Говорил он Диме вроде бы и ласково, а глаза совсем не смеялись, колючие они были какие-то. – Я его для тебя, Андрей Васильевич, все присматривал. Способный, ловкий. Но – школы нет, а она вот как нужна. Ошибаться начал, ну да мы его маленько поучим, и будет то, что надо.

– Ха-ха! – воскликнул генерал. – От тебя жди! Да ты так учить станешь, что потом парня от стенки не отскребешь! Брось, Павел, отправь парня ко мне в Воробьи, а мы уж сами его образуем. Толковый, говоришь?

– В руках держать надо… В Воробьи, значит? Можно. Будет у тебя, Андрей Васильевич, в Воробьях свой Воробьев.

Капитан чувствовал себя очень неуютно: впервые о нем говорили так, будто он пустое место. Обсуждали, решали, и все за него… Но сообразил все-таки и главное: если сейчас он начнет выступать, то его действительно через пять минут станут соскребать со стенки. Такой народ. И капитан решил не искушать судьбу – пусть будет, что будет.

– Ну раз так решили, – закончил Хозяин, – Костик, отведи капитана и покорми, чем Бог послал. Я потом подойду, разговор короткий будет. А мы с гостем дорогим своим делом пока займемся. Ступай, милок, с Костиком да подкрепись на дорожку…

С юности имел Андрей Коновалов хорошую и здоровую русскую привычку: один день в неделю, лучше, конечно, два, но один – обязательно, посвящать бане. По молодости времени вечно не хватало. Когда ж круг обязанностей и вовсе стал необъятным, такая возможность наконец появилась. И банным днем стала среда. Середина недели, всяческие совещания в этот день, как правило, не проводились.

Давно уже приглашал генерала Пашка Чумаков к себе в гости, по-всячески зазывал, угощеньем хвастался, какой-то особой парилкой с бассейном, отменными банщиками и на любой вкус банщицами и массажистками. Но Коновалов долго сомневался: в общем-то, конечно, не дело второму лицу в данном Отечестве водить дружбу с бывшим вором в законе. Впрочем, говорят, что бывшими они становятся только в гробу. В том же, что Пашка обладал очень большими возможностями, генерал уже не раз убеждался. И власть он подбирал цепко и повсюду, где мог. И ребята его таганские почти полностью держали в руках Центральный округ столицы. И в главном деле, коему отдавали теперь все силы Коновалов и друзья его соратники, оказывал вполне ощутимую и зачастую безвозмездную помощь. Правда, вопроса «почему» пока не вставало. Мировой опыт подсказывал Коновалову, что твердая, жесткая власть, исключающая всякого рода «плюрализмы» и «консенсусы», есть единственно возможная для многоукладных государств, первым среди которых и была Россия – огромная, необъятная, несмотря на все временные территориальные потери, и вечно нескладная. Дураки-цари, за редким исключением, болтуны-коммунисты – эти все без исключения, Господи, в чьи руки отдаешь ты великую державу?! Словом, искренне считал генерал: время разговоров и договоров подходит к концу, пора вызывать из забвения образы Ивана Грозного, Петра Великого и Усатого Джо, перед которым действительно трепетал весь мир. А вор, пробирающийся к власти, желающий стать хозяином, но не в «малине», а бери выше – в стране, он тоже за твердую и решительную верховную власть. Только у сильных людей может быть сильная страна. И кажется, к тому теперь все и идет. Сама нация начинает понимать это…