Ла Вей успел переодеться и теперь был в рубашке и панталонах, без сапог, а его все еще слегка влажные волосы причудливо курчавились на висках.

Он поднял голову.

А потом замер.

Очень осторожно поставил бокал с бренди на стол, стоящий у кресла.

Глаза Филиппа неотрывно следили за тем, как Элайза приближалась к нему, словно это было пришествие ангела.

Остановившись перед ла Веем, Элайза позволила ему рассмотреть смутный силуэт своего тела, закутанного в халат.

Она заглянула ему в глаза – они были горячи, как бренди, и отражали пляшущий в камине огонь.

Упав на колени перед Филиппом, Элайза положила голову ему на колени. Некоторое время он осторожно, бережно, молча гладил ее волосы.

Элайза заплакала и уже не могла остановиться. Весь пережитый кошмар, неведение, позорное слово «бастард»… Ей не вынести, если из-за нее Джек потеряет все, чего хочет. Все это разом выплеснулось из души бурными слезами.

Филипп гладил ее по голове, бормоча ласковые слова:

– Cherie, не плачь. Ma coeur [15], все в порядке. Джек в безопасности…

– Я так испугалась. – Элайза дрожала – запоздалая реакция на страх.

Приподняв, Ла Вей усадил ее на колени и крепко обнял, чтобы согреть теплом своего тела. Наконец дрожь унялась, Элайза постепенно перестала всхлипывать.

Некоторое время они молчали. Элайза опустила голову ему на плечо. Филипп прижимал ее к себе. Она вспомнила, что еще недавно раздумывала о том, находила ли другая женщина покой в его объятиях?

Похоже, в них покоился весь мир.

– Я так давно пыталась уберечь его от этого слова, Филипп, – наконец промолвила она. – В доме викария его едва ли стали бы так называть. Все это моя вина. Это я сделала с ним.

– Ты не сделала ничего плохого, ты только любила его, – возразил Ла Вей. – Это с ним сделал его отец. Ты не можешь защитить его от мира. Но ты можешь научить его, как жить в этом мире. В твоих силах объяснить Джеку, что он может остаться добрым, даже если все остальные несправедливы к нему. И кто может все это знать лучше тебя?

Элайза повернула голову, чтобы посмотреть Филиппу в глаза. А потом провела пальцем по его подбородку, его чувственным губам, и он не противился этому. Он просто наблюдал за ней, его глаза горели, пляшущие языки пламени отражались в его зрачках. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга.

Кто бы мог представить, что у столь сурового человека такое большое и прекрасное сердце?!

Элайза нежно поцеловала его в губы.

А потом потянулась к пуговице на его сорочке.

Казалось, время замедлилось и двигалось вперед маленькими шажками. Элайзе пришло в голову, что она могла бы вечно оставаться в чистилище «нерасстегнутой пуговицы»…

Наконец пуговица была расстегнута.

Элайза с облегченным вздохом развела в стороны полы его сорочки, провела ладонями по твердой бархатистой груди Филиппа и снова вздохнула.

– Как же я хочу тебя! – прошептала она.

Филипп запустил пальцы в ее волосы, а она запечатлела в основании его шеи поцелуй – в том месте, где его сердце билось сильно, быстро, неистово, как и должно биться сердце настоящего воина.

А потом, когда их губы встретились, когда поцелуй стал одновременно голодным, яростным и нежным, ее пальцы осторожно пробежали по дорожке волос, разделившей его гладкие мышцы, рассеченные шрамом. Эта рана могла убить его, однако стала дорогой, соединившей их, поэтому Элайза бережно дотронулась до нее.

Ла Вей заерзал, когда его плоть восстала и зашевелилась.

Соскользнув с его колен, Элайза сама опустилась на колени между бедер Филиппа, чтобы провести языком по дорожке волос, убегавшей под его панталоны.

Потом она потянулась к пуговицам на них. К счастью, пуговицы быстро повиновались ее пальцам.

Его освобожденная плоть тут же подскочила к ее руке, и Элайза накрыла ее губами.

Дыхание ла Вея стало прерывистым.

Элайза втянула в себя его восставшую плоть, потерла рукой ее основание. Сделала это еще раз. И еще.

Филипп с тихим стоном выгнулся навстречу ей. Его руки вцепились в ее волосы, голова откинулась назад, мышцы на шее напряглись. Из его уст вырывались несвязные прерывистые слова:

– Святая Богородица… Как хорошо… Элайза…

Возбуждение ла Вея накрыло и ее. Элайза почувствовала, как ее тело напряглось и задрожало, только не от страха на этот раз, а от всплеска энергии, необузданного желания.

Она сделала это снова – своими губами, руками, языком водила по его набухшему жезлу, исследовала очертания его шелковистого купола.

Протянув к Элайзе руки, Филипп схватился за рукава ее халата.

– Сними его! – хриплым голосом приказал он. – Сними… Или я сорву его с тебя.

Встав на ноги, Элайза сняла халат. Тот упал в руки ла Вея, словно подбитый голубь. Ла Вей усмехнулся.

– О Боже, любовь моя!

Этот хвалебный возглас пришелся Элайзе по нраву, поэтому она еще некоторое время постояла перед ним – нагая и абсолютно беззащитная, а его глаза буквально пожирали ее.

Схватив руками бедра Элайзы, Филипп рванул ее к себе, прижал губы к ее животу, а потом, без прелюдии, потянулся к ней, нежно, но настойчиво развел ее бедра в стороны и проскользнул языком в ее лоно.

Элайза была не готова к такой мощной волне удовольствия, которая едва не сбила ее с ног.

– Филипп…

Ласка повторилась, а его пальцы запорхали по ее нежной коже. Элайза ухватилась за его твердые горячие плечи. Наслаждение волна за волной растекалось по ее телу, сладостное напряжение возрастало, пока его язык скользил и скользил по ее плоти – умело и уверенно.

Теперь Элайза могла только стонать от удовольствия, превратившись в существо, состоящее из одного желания.

– Прошу тебя…

– Ты именно этого хочешь, любовь моя? – пробормотал Филипп, прекращая на мгновение ласки. – Об этом молишь меня?

– Да… Господи… Пожалуйста… – Каждое слово с усилием вырывалось из ее уст.

– Ты закричишь. – Ла Вей говорил низким властным тоном.

«Я сделаю все, чего ты захочешь», – подумала Элайза.

Филипп постепенно опускал Элайзу ниже и ниже, пока она не оседлала его колени. А потом он взял рукой свою разгоряченную плоть, направил ее в лоно Элайзы, вошел в нее одним резким толчком и стал ритмично приподнимать и опускать ее. От острого удовольствия Элайза откинула голову назад и тихо застонала.

Движения Филиппа становились все стремительнее, толчки все глубже, и вскоре Элайза заколотила кулачками по его плечам, потому что наслаждение достигло пика, а из ее груди вырвался громкий, хриплый и торжествующий крик.