От воспоминаний у Ларисы закружилась голова. Набросив халат, она метнулась на кухню, чтобы сварить кофе и приготовить яичницу с беконом. Как-никак, у нее в доме находился настоящий мужик, и его не станешь кормить кашками и йогуртами. Увы, но за многие годы одиночества Лариса совершенно разучилась готовить: яичница подгорела, кофе сбежал. От отчаяния ей хотелось заплакать. Она попыталась спасти положение бутербродами, но порезала палец.

Когда Андрей появился на пороге кухни, Лариса как раз заклеивала рану пластырем.

– Доброе утро, – поздоровался он, отводя глаза. – Видите, какой из меня неважный телохранитель, – все проспал. Даже завтрак.

Одной фразы оказалось достаточно, чтобы понять его состояние: смущен, не знает, как себя вести. Да сотни мужиков отдали бы все на свете, чтобы оказаться на его месте…

«Хотя бы на минуту забудь, что ты – кинозвезда! – мысленно осадила себя Лариса. – Если хочешь, чтобы у нас были нормальные отношения, веди себя как обыкновенная баба».

Она подошла к нему и положила голову на его широкую грудь. Андрей, перестав смущаться, обнял ее. Да так крепко, что у Ларисы дыхание перехватило. Сердце сладко заныло: ее чувства не остались без ответа.

– Как хорошо, что я тебя встретила, – призналась она. – Никогда не думала, что могу влюбиться, как семнадцатилетняя девчонка.

– Я ведь тоже уже ни на что не надеялся… Моя личная жизнь складывалась не ахти как. Много лет назад я потерял жену и дочь. Еще года не прошло, как убили мою подругу. Я считал, что мне на роду написано быть одиноким. Но когда увидел тебя… – Андрей замолчал. Было видно, что он не находит слов, чтобы выразить свои чувства. – Я все еще не верю, что ты – моя.

– Твоя… – Лариса счастливо рассмеялась.

Андрей подхватил ее на руки и понес в спальню…

Через полчаса она кормила его завтраком, который приготовил сам Андрей. Яичница у него получилась отменная – настоящая глазунья. Да и салат из свежих помидоров и огурцов вышел хоть куда.

– Извини, но хозяйка из меня никудышная, – виновато призналась Лариса, с аппетитом доедая завтрак. – Столько продуктов коту под хвост… Ну ничего, ужин я приготовлю такой, что ты пальчики оближешь.

На лице Андрея появилась растерянность. Отодвинув тарелку, тихо сказал:

– Лариса, я сегодня уезжаю.

– Куда?

– В Москву. На девятичасовом… Здесь мне больше делать нечего… – Андрей сконфузился, поняв, что сморозил глупость. – Я в том смысле, что моя работа здесь закончена. Парамонову, чем мог, помог. Пора и честь знать. К тому же в Москве у меня, наверное, столько дел накопилось…

От обиды на глаза навернулись слезы: у мужиков одно на уме – работа. Да если бы он сказал ей: «Лариса, бросай все, поехали со мной!» – она бы не колебалась ни секунды. Плюнула бы и на съемки, и на театр, расторгла бы контракт с рекламным агентством. И все ради того, чтобы каждое утро просыпаться рядом с Андреем.

– Я понимаю, – сдавленным голосом проговорила она. – Но ты не мог бы задержаться здесь еще на день?

– На день? – Андрей нахмурился. – Но какой смысл? Побыть с тобой мне вряд ли удастся: ты ведь загружена – съемки, спектакли, репетиции. Предложить тебе поехать со мной у меня язык не поворачивается. Я не хочу отрывать тебя от привычной жизни. Да и что я могу тебе предложить? Я ведь простой мент.

– При чем здесь это? – вспылила Лариса. – Я тебя люблю, ты понимаешь? Я жить без тебя не могу!

Несколько минут Андрей молча смотрел прямо перед собой. Затем, сделав над собой усилие, со вздохом сказал:

– Мне льстит, что такая женщина, как ты, признается мне в любви. Но, Лариса, давай не будем спешить. Давай проверим наши чувства временем. Я готов позвать тебя с собой, в Москву, прямо сейчас. Но надо ли тебе это? Ты хорошенько подумай, прежде чем давать мне окончательный ответ…

* * *

В клинике, где лежала Настя Потанина, были строгие правила посещения: с пяти до семи вечера. Андрею с трудом удалось уломать главврача, чтобы тот разрешил ему повидаться с Настей во внеурочное время.

Он не заходил к ней больше недели и, увидев, здорово обрадовался – результаты лечения были налицо. Правда, Настя похудела еще больше, но зато в глазах вместо глухой, затравленной тоски появились живые искорки.

– Привет, Фараон! – поздоровалась она, кутаясь в серый больничный халат. – Даже странно тебя здесь видеть. Я была уверена, что ты давно в Москве.

– Да, командировка в ваш город затянулась… Вообще-то, я пришел попрощаться. Сегодня уезжаю.

– Правда?.. Что ж, счастливого пути. Передавай привет Дорофеевым. Скажи Ване, что я его очень люблю. Пусть приезжает в гости…

– Обязательно передам.

Говорить было решительно не о чем, хотя, направляясь сюда, Андрей заготовил целую речь. Но Настя слушала без всякого интереса его рассказ о том, как продвигается расследование убийства ее дочери. Молча смотрела и устало улыбалась. И в тот момент, когда он мысленно подыскивал повод, чтобы уйти, неожиданно заявила:

– Значит, его нашли.

– Кого? – не понял Андрей.

– Того, кто убил Альку… Ты уезжаешь, значит, все нормально. Иначе ты бы не уезжал.

Подивившись ее проницательности, Андрей кивнул.

– Ты права. Расследование фактически закончено. Остались пустые формальности. Но с этим справятся без меня.

– Господи, за что? За что меня лишили единственной дочери? – В голосе Насти слышалась такая горечь, что Андрей невольно содрогнулся. – И почему именно она?

Еще минуту назад он был уверен, что расскажет ей все: и про Кайзера, и про Шершнева, и про то, почему погибла Алька. Но сейчас, глядя в небесно-голубые Настины глаза, вдруг понял, что не сможет открыть ей всей правды. Ни ей, ни Дорофееву, ни даже Бабкину, который не имел никакого отношения к этой истории.

«Пускай это останется при мне», – подумал он, а вслух сказал:

– Стечение обстоятельств – Алька оказалась в неудачное время в неудачном месте… Извини, конечно, за банальное утешение, но убийцу все-таки нашли.

– Это не вернет мне дочери. Но, как ни странно, мне стало гораздо легче. – Настя вдруг прильнула к его груди и тихо заплакала.

Андрей погладил ее по голове, словно маленькую.

«Моя совесть чиста – все, что мог сделать для нее, я уже сделал, – подумал он. – Остальное зависит от Парамонова и его ребят… Неплохо бы заглянуть к ним перед отъездом. А то нехорошо получается: когда надо было – под ногами путался, а сейчас, когда дело почти закончено, – меня там и не видно…»

* * *

В это утро Липницкий вел машину крайне осторожно: не шел на обгон, притормаживал на желтый сигнал светофора. Причиной тому было его неважное самочувствие. Впрочем, удивляться тут было нечему – за минувшие сутки он прилег лишь на пару часов. А перед этим всю ночь прокуковал в окрестностях СИЗО, дожидаясь, когда же наконец оттуда выйдет Сапожников. Появился он около шести утра и, судя по виду, был очень доволен собой. А это могло означать только одно – Шершнев мертв. Но смерть Шершнева была лишь частью задуманной Липницким операции. Теперь следовало поставить точку. Куда с большим удовольствием он доверил бы это кому-нибудь другому, но все те, кто мог бы справиться с подобной задачей, были мертвы. Теперь Липницкий мог рассчитывать только на себя. Ужасно хотелось спать, но он понимал – еще не время расслабляться, а потому старался контролировать каждое свое движение, каждую мысль.