А сколько мы награбили, Великий Боже! На фоне добычи жалкие гроши, которые задолжало казначейство, казались мелочью, достойной только немедленного пропивания в кабаках.

Что и было сделано со всем прилежанием.

Не будем говорить, кто именно свалил самого Валуа с коня во время самоубийственной атаки на изготовившиеся баталии.

Мои руки до сих пор помнят, как завибрировал спадон, когда клинок отчленил сразу две ноги державного скакуна. Но сдался-то он целому главнокомандующему Шарлю де Ланнуа! Куда там мне с моим хамским рылом… «Господи, Пауль Гульди, ну и имена у этих простолюдинов!», как остроумно пошутил бургундец в тот памятный день.

Кандидатов на пленение венценосца, как не трудно догадаться, образовалось великое множество. Громче всех выступали некие Алонсо Пита да Вега и Чезаре де Эрколани – итальянские кондотьеры (ха-ха-ха, ну и имена у этих аристократов), но им доступно объяснили, кто в доме хозяин.

Принимая во внимание, что «кайзера Франца» завалил ваш верный повествователь, хоть распространяться об этом не рекомендовалось, де Ланнуа отписал нашему обожаемому монарху в длиннейшей победной реляции, о моем «неоценимом вкладе», «доблестном служении», «беззаветном самопожертвовании» и тому подобном говнище. Ну и Фрундсбергу настоятельно рекомендовал. Отметить. Отблагодарить. Повысить.

Хотя Георг класть хотел на всякие рекомендации, меня в самый короткий срок произвели в гауптманы. Становой хребет офицерства, который назначался оберстами, и не подлежал обычным солдатским выборам.

Денег мне отсыпали с полведра.

Я даже невольно задумался за что.

За «неоценимый вклад» или за молчание? А ещё я получил именное приглашение на королевский турнир в Вене по случаю великой победы и всё такое в том же духе. Так хамское рыло вашего покорного слуги оказалось в столице империи в самой блестящей компании.

Разнообразных «де», «де ля», «да», «делла», «дель» а так же «фонов» и «ванов» в Вену ехало столько, что язык чуть не сломался по дороге. О Фрундсберге и говорить нечего. Душа нашего изысканного общества. Если бы не он, можно было скиснуть, хотя с ним мы чуть не спились.

Ну и Адам сопровождал папу ландскнехтов, куда же без него.

Весь наш путь с шикарным поездом победоносных сеньоров можно описать одной фразой моего верного друга и собутыльника герра Райсснера. Он сидел на скамеечке во дворе одного замка близ города Кнительфельда, где нас принимали, и сыто отдувался.

Еще бы. В обед мы так обожрались, что просто неприлично вспоминать.

– Положительно. Путешествовать задарма с прославленными аристократами гораздо лучше, чем на своих двоих и без денег.

Невозможно не согласиться.

Я слишком поспешно зачислил всех родовитых спутников наших в зануды.

По дороге мы близко сошлись с неким Райнхардом фон Матчем – побочным отпрыском безобразно богатого рода, что владел замком в Южном Тироле и чопорным бургундским рыцарем Рене де Монмартеном, обладателем холеных усов и невероятного запаса стихотворного старья на все случаи жизни.

Последний, не взирая на мнимую неприступность и сухость, оказался скорым на шутку и улыбку, и совсем не чванился принадлежностью к древнему роду.

Оба рыцаря много воевали, причем Райнхард часто сражался в полку ландскнехтов, не чураясь пехоты и, напротив – отзываясь о нас со всем уважением. Де Монмартен, чей дед служил еще несчастному Карлу Смелому, закономерно оказался знатоком сложной турнирной науки и охотно просвещал нас по поводу грядущего события.

Я то, глупый, думал, что турнир – нечто сродни спортивному состязанию в высшей лиге, но прав я был лишь отчасти. Я про себя недоумевал, какого дьявола император в честь победы устраивает соревнования? Не самый очевидный способ отпраздновать это дело. Но Рене меня просветил.

Мог бы и Адам, но он, как оказалось, был «не в теме» и только мямлил что-то про «старые почитаемые традиции».

Оказалось, что турнир был сплавом народного гуляния, фестиваля, вычурного театрального представления, спортивного соревнования; причем все составляющие были замешаны на густом бульоне игры в древность и подогреты на огне азартного соперничества.

– Понимаешь, Поль, – поучал бургундец, коверкая мое имя на французский манер, – турнир придумали, что бы даже в мирное время рыцари не ленились и всегда были готовы скрестить копья. Но это было давным-давно. Нынче мы в основном развлекаемся.

– Здоровья и денег на такие развлечения уходит уйма, – скептически отозвался Райнхард, который вечно был на мели.

– Вот я к тому и веду, – продолжил Рене, – дорогие игрушки не вызывают более трепетного почтения ни у рыцарей, ни у простолюдинов. Что теперь победитель на джостре? Так, разукрашенный павлин. А раньше, это был сам архангел Гавриил и святой Георгий в одном лице. Уважение мы потеряли. Уважение.

– Зато умелый боец может неплохо заработать, – добавил огоньку хитрый Адам, – призы и выкупы от пленников…

– А что бы я туда попёрся?! – удивленно воскликнул фон Матч, – вышибу дух из пары-тройки расфуфыренных зазнаек и увезу кучу талеров. Не думаю, что это труднее чем ходить на пики швейцарцев. – При этих словах бургундец едва заметно прищурился и неодобрительно покачал головой.

– Не скажи, друг мой. Ты ведь первый раз будешь на турнире? Вот то-то и оно. Император собирает самых лучших бойцов. Это тебе не «длинным коли» и «вперед марш».

– Поглядим.

– Конечно поглядим. Но это всё суета. Какие там женщины, ох!

– Э-э-э, толку то? Эти придворные крали всю душу вымотают, а потом не дадут, тьфу! А если и срастется… скорее всего – бревно бревном, только и умеет, что глаза закатывать, да в обморок хлопаться. И стишки одни на уме. Лучше уж итальянку сграбастать на сеновале. От это я понимаю! Итальянки горячие!

– Ты груб и не отесан, Райнхард! Тонкость! Тонкость, друг мой! Подход и маневр важен, тогда самая холодная красавица заиграет в твоих руках как хорошо настроенная мандолина! Если умело подкрутить колки, она сама будет ночи напролет слагать в твою честь поэмы.

– Надо очень.

– Надо, мой недалекий товарищ! Когда рифмы сплетаются из страстных объятий, сладкой боли и криков восторга! Надо! Эх, жду, не дождусь… – и он мечтательно продекламировал, почти пропел:

Стоит ли говорить, что я и Райнхард слушали всю эту тираду, дегенеративно открывши рты. Годы в окружении простых обращением наемников сказались.