Голову отрезать! Светловолосую, но не как у меня, голову этой девки хочу отрезать.

Глазами в мобильнике розовеньком что-то высматриваешь; трахальщику своему собралась позвонить? Нет, убрала телефон, хорошая дорогуша… Домой идёшь, из института? С подружкой встретиться решила? Сука белобрысая; я тебя люблю…

Ангельская судьба, молоток в руке; сейчас бы её убить, но народу много, помешают, поганцы…

А вон, ещё одна идёт, с тёмно-рыжими волосами; такую убить-то не жалко; костлявая, ещё молоток обломаешь об такую; идиотка. А моя блондиночка завернула во двор, не по пути теперь; мне бы раньше братца домой вернуться, Тигра покормить какой-нибудь хернёй; скоро Альберт его снова возьмёт; я уже письмо для них всех приготовил; всем полезно будет узнать…

А моя очередь тоже может совпасть; тогда ещё одно письмо придумать надо. Срочно!

Прямо сейчас!

Сижу и слушаю тупую болтовню. Голова, правда, не болит почти. Таблетки принял час назад. Помогают, вроде.

А этот мудак в телефоне всё ноет и ноет, жалобно так, противно даже. По голосу он: жирный неудачник около тридцати лет, темноволосый, потный какой-то, губы пухлые, ворочать ими трудно, сопливо-слёзное лицо, неуклюжий, непривлекательный…

– И ведь понимаете, никто меня вообще не любит, – продолжает блеять этот жирдяй. – Женщинам, девушкам… Я не нравлюсь, не могу с девушкой познакомиться, боюсь… Просто страшно становится, понимаете?

Вот ведь надоедливая тварь!

Скормить бы тебя Тигру, жирная свинья. Ему бы этого слюнтяя надолго хватило…

– Да. Я понимаю. И думаю, что ваши проблемы зависят целиком от вас.

– Хотите сказать, это я сам во всём виноват?!

Сейчас он сорвётся и начнёт истерично орать. Или просто трубку повесит. А после – сам повесится…

– Я именно так и хочу вам сказать (жирный поганец, не достойный любви даже под видом жалости), вряд ли вы когда-нибудь встретите ту уродливую дуру, которая заставит себя испытать хотя бы симпатию к такому ничтожеству (куску говна, ублюдку, мрази).

Мой спокойный голос, довольная улыбка.

А вот абонент уже за гранью суицида, судя по вибрирующим ноткам.

– Вы считаете, я действительно ни на что не гожусь? Вы же должны помогать мне!

– Так я и помогаю. Давай, выпрыгни из самого верхнего окна высотного дома на твоей улице. Или метни свою тушу под поезд, тебе будет полезно. В общем, убей себя как можно быстрей. И сразу полегчает.

Я почти смеюсь над своими советами этому неудачнику в ухо.

Он сначала мычит что-то невнятное, а потом натужно дышит, вгоняя воздух в телефон. Надеюсь, у него сердечный приступ случился.

– Да вы просто больной… – шипит мне этот неудачник. – Вам вообще нельзя с людьми работать… Вас нужно изолировать от граждан! Вы моральный урод! Монстр, сраный монстр!

Жирдяй орал ещё около минуты, чуть дольше, после чего – отключился.

Я продолжал смеяться над ним даже тогда. Весьма забавно получилось. Нет. Конечно, он не прав. Никакой я не монстр, не чудовище без мыслей, без стремлений, желающее тупо удовлетворить собственные прихоти…

Я Ангел.

И я буду убивать. Очень скоро. Я ведь вижу опять эти мёртвые буквы, они никак не исчезают из моей головы, из черноты внутри. А ведь видеть я не могу, но пять проклятых букв будто прилипли к изнанке сознания.

Моя зрячий братец, чувствую, пришёл уже домой, чего-то жрёт, наверное, кормит Тигра.

Правильно, скоро силы ему понадобятся, пусть Герман напишет новое письмо. Ещё много писем…

– Олег, мне 28 лет уже. Я просто хочу родить от тебя ребёнка, – упрямый взгляд красивых глаз Кати пронзал Шилова. Он молча смотрел на жену, сидя напротив неё за столом в кухне, и думал о продолжении расследования.

А Катерина не прекращала свои увещевания:

– Ты только и думаешь последнее время о маньяке этом. Олег… Я за тебя боюсь. Ты меня слышишь вообще?

Катерина обиженно поджала губы (алые и сочные, которые так любил целовать её муж, сейчас задумчиво помешивающий в кружке крепчайший чай).

– А? Ну, да… Слышу. Пойми, у нас нет прямых улик, – увлечённо начал Олег Ильич, хотя жене было абсолютно без надобности объяснять всё это по второму разу. – Близнец, который убивает людей, должен быть пойман. Он понесёт наказание. Если я поймаю его с поличным. Оперативники следят за этим выродком, они приготовили кое-какой сюрприз-манёвр, может, сработает… А мне пока всё равно надо им помочь. Я же ведь веду расследование…

Перехватив строгий взор супруги, Шилов быстро допил чай и почти обречённо сообщил:

– Я должен идти. Долг зовёт, дорогая… Не бойся за меня, но поволноваться можешь, немного. Когда вернусь – сделаем себе пару детей, если ты будешь при настроении.

Катя сдержанно улыбнулась и, поцеловав мужа на прощание, не смогла заставить себя его проводить до двери.

По потолку размазалось небо лета. Красиво-синее, приятно-тёплое. Кристиан открыл глаза секунду сотен дней назад, и теперь ему многое стало ясно…

Он тихонько поднялся с кровати, ещё тише оделся для выхода на улицу, написал записку с нужным адресом (не сумев указать цифры, но максимально доступно пояснив, где именно нужно его искать следователю) и, миновав спальню папы с мамой, беззвучно покинул квартиру, сбегая вниз по ночной лестнице заснувшего подъезда…

Выйдя во двор, Герман что-то почувствовал, но желание убивать оказалось сильнее дурных ощущений. Белобрысый парень, одёрнув край куртки (там висел молоток), бегло глянул по сторонам, не заметил слежки и двинулся прочь от дома, готовый найти жертву, готовый опять убивать для себя.

Максим Киримов, сидящий с Шиловым в одной машине, по рации дал информацию, что пора приступать к осуществлению плана…

Герман-Ангел шёл вдоль тепла ночи туда, где улица проваливалась во тьму (крайне удобно для серийного убийцы-извращенца), а немного дальше он заметил одинокую фигуру девушки, заманчиво не спешащую, томительно напряжённую и жутко беззащитную.

Молоток тяжко качнулся под курткой. Герман снова почувствовал «затылочный» дискомфорт, резко оглянулся, но ничего не увидел. Девушка продолжала свой путь, тоже не замечая преследования.

Слишком пьяна? Чем-то очень расстроена? Ангелу уже без разницы.

Герман достал молоток и стал сближаться… Привычный замах для мощного удара в голову, но девушка внезапно «оживает» и, ловко увернувшись, резко бьёт Германа сзади под колено.

Пока маньяк, припав к земле, пытается придти в себя, сообразить, что делать с этой девкой дальше, младший лейтенант Эмма Новикова с волнением достаёт из красной сумочки пистолет Макарова и наводит его на нападавшего, который оскалился, превратив своё красивое лицо в совершенно страшную рожу человекоподобного существа.