Дайнуолд остановился в шести дюймах от лорда Генри:

— Послушай меня, старик, и хорошенько послушай. Известие о том, что я женился на твоей дочери, послано тебе исключительно из вежливости. Просто я решил, что тебе стоит знать об этом. Ты не хотел, чтобы она жила с тобой в замке; ты дурно с ней обращался и не собирался давать ей приданое. Ты задумал выдать ее замуж за де Бриджпорта! Теперь у тебя нет права вмешиваться в ее жизнь. Филиппа — моя жена, а все свое я защищаю. Я не убью тебя только потому, что ты ее родной отец, но предупреждаю: у меня острый кинжал. Если ты прикоснешься к ней еще раз, я вырежу сердце из твоего жирного тела. Будь осторожен, старик, потому что я всегда делаю то, что говорю.

Лорд Генри не сомневался, что это не пустые угрозы. Он отступил назад, запустил пальцы в свои сальные волосы и посмотрел на Филиппу, которая уже поднялась и с бледным от волнения лицом стояла поодаль. Он раньше никогда не бил ее!..

— Я очень сожалею, что ударил тебя, Филиппа, но ты страшно разозлила меня. Ты сбежала… Я думал, что ты умерла, или убита, или…

— Ты прекрасно знаешь: я убежала только потому, что услышала, как ты говорил Иво, будто собираешься выдать меня за Вильяма де Бриджпорта. Я не сомневалась, что так и будет, потому что моя мать присутствовала при этом разговоре и подтвердила твои слова. Что мне оставалось делать? Наивно хлопать глазами и с радостью идти замуж за этого мерзкого старика?

Лорд Генри опустился на скамью, но, взглянув на своего ненавистного зятя, снова взорвался от ярости:

— Ты украл принадлежавшую мне шерсть! Ты убил моих людей!

— Да, я украл шерсть! Что же до остального, то поверьте — я не убийца. С вашими крестьянами без моего ведома расправился один из моих слуг. Я сам был просто в бешенстве. Виновный уже мертв, поэтому считайте, что за них отомстили. А шерсть… Из нее соткана прекрасная материя, которую волшебные руки Филиппы превратили вот в эту замечательную тунику. Другие, не менее красивые, носят мои люди.

Филиппа приблизилась к лорду Генри:

— Отец, я хотела поговорить с тобой о сэре Вальтере. Он похитил меня и сына Дайнуолда и увез в Крандалл. Он хотел жениться на мне, отец, и я не могу найти разумного объяснения его внезапной страсти. Ведь он меня почти не знал, и, кроме того, у него есть любовница, которая… Не могу понять. Возможно, ты предложил ему вознаграждение, если он разыщет меня? Поэтому он захотел на мне жениться?

Ярость с новой силой вспыхнула в глазах лорда Генри.

— Мерзкий слизняк! Да, я знаю, почему он похитил тебя! И он с огромной радостью женился бы на тебе… Но что ему помешало?

— Мы с Эдмундом убежали из Крандалла. Эдмунд… сын Дайнуолда.

— Что ж, теперь это не имеет значения. Я не предлагал Вальтеру никаких наград, по крайней мере в том смысле, в каком ты думаешь. Я сказал ему правду, и хитрый негодяй решил вести свою игру. Теперь для меня все кончено. Один муж не лучше другого, и оба мне на погибель! Если ты предпочла этого человека своему кузену, пусть так и будет. По крайней мере он женился на тебе, ничего про тебя не зная. Но кого бы ты ни выбрала, меня можно считать покойником. И пусть этот подлец утешает тебя, когда ты будешь оплакивать тело своего отца. Ты усеешь мою могилу цветами, Филиппа?

Филиппе захотелось обнять его, но она сдержалась.

— В чем дело, отец? Объясни толком, почему сэр Вальтер де Грассе хотел жениться на мне? Почему?

Лорд Генри затряс головой и промямлил что-то невразумительное.

— Это не важно, теперь все не важно! Я уже мертв, Филиппа. Нет никакой надежды. Мне отрубят голову, меня станут бить кнутом, пока на моей спине не проступят кости, а потом четвертуют, и вороны будут клевать мои кишки.

— Вороны? Кишки? Что он несет? — спросил Дайнуолд у жены. — Кто хочет его убить? Филиппа стояла в недоумении.

— О чем ты, отец? Ты боишься мести де Бриджпорта? Этот старик полон желчи, но он безвреден. Тебе нечего бояться. Мой муж не позволит ему обидеть тебя.

Лорд Генри застонал, уронил голову на руки и вцепился пальцами в волосы. Сидя на скамье, он в отчаянии раскачивался взад и вперед и завывал:

— Меня убьют, а мои останки сгниют под забором! Бошам отберут. Леди Мод выбросят на улицу, и она умрет в нищете где-нибудь в женском монастыре, а ты знаешь, Филиппа, что, несмотря на всю свою набожность, она этого не вынесет. Бернис не выйдет замуж, потому что у нее не будет приданого, а только святые знают, что у нее за характер. Она станет еще стервознее и злее на язык…

— Ты и мне не собирался давать приданого, а я все равно вышла замуж.

Лорд Генри не обратил на ее слова никакого внимания.

— Я мертв! И все потому, что хотел отвадить этого глупого молодого павлина де Вереи. Я потерял голову, и мой язык начал молоть всякий вздор.

— Какой вздор? Отец, скажи мне, при чем здесь Иво де Вереи?

— Он должен был жениться на Бернис. Он собирался, и даже более того… А теперь нет. Он вернется к себе в Йорк и будет искать богатую наследницу в другом месте.

Филиппа перевела взгляд на Дайнуолда. Лицо ее выражало полное недоумение. Дайнуолд кивнул в ответ на ее молчаливую мольбу о помощи.

— Ты мелешь чепуху, старик, — сказал он. — Говори внятно. — Таким тоном он обычно одергивал Круки, и это давало результат, но с лордом Генри так не получилось: он только тряс головой, стонал и еще сильнее раскачивался взад и вперед.

В зал влетел Нортберт и бросился к хозяину. Его лицо горело от возбуждения.

— Хозяин, у ворот еще одна процессия! Человек, который хочет видеть вас, назвался Робертом Бернеллом, лордом-канцлером. Он говорит, что у него к вам личное послание от короля! Хозяин, с ним двадцать человек, и у них королевское знамя! Приехал лорд-канцлер от короля Эдуарда!

— Лорд-канцлер!

— завопил Дайнуолд и оттолкнул Нортберта. — Клянусь пальцами Святого Павла, у тебя мозгов осталось меньше, чем носа! Скорее всего это драгоценный племянник лорда Генри, сэр Вальтер. Мчится устроить сцену своему дяде.

Лорд Генри в ужасе смотрел на Нортберта. Его лицо посерело, подбородок отвис.

— Это точно лорд-канцлер, я знаю! Поверь, Дайнуолд. Теперь все кончено. — Он молитвенно сложил руки и возвел глаза к потолку. — Возьми меня на небо под свою защиту, о Господи! Я знаю, что мой час близок. Я еще не готов, но что поделать? Не моя вина, что я говорил глупости, которые дошли до Филиппы.

Возможно, часть вины должна лечь на ее плечи — за то, что она подслушала слова, которые не предназначались для ее ушей. Разве я один во всем виноват? Нет-нет, ты прав: нехорошо так говорить. Пусть я приму смерть. Я умру достойно и не буду ни в чем обвинять мою дорогую Филиппу, которая всегда так ласково улыбалась мне. Много раз она поступала глупо, но она всего лишь женщина, и кто я такой, чтобы поправлять ее? Что сделано, то сделано, и скоро мои бренные останки зароют в землю…