Вряд ли Фёдор Михайлович освобождался от психического недуга, воплощая свои чувства и мысли в литературные образы. В таком случае следовало бы считать всех великих писателей творцами на грани безумия. Не в этом тайна их творчества. Они были мыслителями прежде всего.

Художественный метод Достоевского основан на мысленных экспериментах, резких столкновениях противоположных идей и характеров. Он с полным основанием утверждал: «Меня зовут психологом; это неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой».

Для этого надо было погружать в глубины не только своей души, но и проникать мыслью в души других. Это не было свойственно Ницше. Он так и остался в замкнутом пространстве своего внутреннего мира. Такова главная особенность шизофрении (в переводе с греческого – «разделение ума»; чаще всего это отрешение рассудка от реальности).

На Достоевского ссылаются учёные-естественники, физики, философы, теологи, социологи, психологи, психиатры. Он сильно и точно описывал душевные аномалии. А у него периодически бывали приступы «падучей», эпилепсии – очевидная аномалия головного мозга, в конечном счёте психики.

Если бы речь шла о художнике, музыканте, поэте, можно было бы ссылаться на повышенную эмоциональность, бурные страсти гения. Но ведь Достоевский проявил себя как выдающийся мыслитель. Неужели у него, как позже у Ницше, психический недуг был связан с гениальностью?

Как вспоминал Н.Н. Страхов: «Много раз мне рассказывал Федор Михайлович, что перед припадком у него бывают минуты восторженного состояния. “На несколько мгновений, – говорил он, – я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии и о котором не имеют понятия другие люди. Я чувствую полную гармонию в себе и во всем мире, и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, и всю жизнь”».

Приступы болезни возникали у Достоевского при активной работе мысли, на эмоциональном подъёме, вызывая у него иллюзию (или так было в реальности?) невыразимой гармонии Мироздания и микрокосма души.

Ничего подобного с Фридрихом Ницше не происходило. Его терзали частые и сильные головные боли, а в конце жизни началось настоящее безумие.

Показательны названия некоторых его произведений: «Злая мудрость», «Книга для свободных умов», «По ту сторону добра и зла», «Антихристианин», «Воля к власти». Каким был этот человек и как пришёл он к своим идеям?

Фридрих Вильгельм Ницше родился в семье священника в городке Рёккен (Пруссия). В 10 лет, испытывая религиозный восторг, сочинял духовную музыку и стихи. Слабое здоровье и плохое зрение не мешали ему заниматься самообразованием и музыкой, хорошо учиться.

На семинарах в Боннском и Лейпцигском университетах Ницше изучал преимущественно теологию, филологию. Сочинял музыкальные композиции (между прочим, и две песни на слова Пушкина); восхищался трудами Шопенгауэра и музыкой Вагнера.

В 25 лет он стал профессором филологии Лейпцигского университета. Через год ушел добровольцем на войну с Францией в качестве санитара и едва не умер, заразившись дизентерией и дифтеритом. В 1872 году опубликовал трактат «Рождение трагедии из духа музыки».

С этого времени он стал разрабатывать свою философскую систему, в центре которой – сильная и свободная личность, стремящаяся к полноте духовного бытия, проявлению высших своих возможностей в единстве мыслей и действий. Такой человек отвергает «человеческое, слишком человеческое» (название одной из работ Ницше), мелкую и мерзкую мирскую суету.

Русский мыслитель и публицист В.К. Михайловский писал: «Сам Ницше, весь его облик является как бы осуществлением следующего предположения, можно сказать, пророчества того безымянного “парадоксалиста”, от лица которого ведутся “Записки из подполья”».

Он имел в виду повесть Достоевского, изданную в 1864 году, когда Ницше было 20 лет. Там сказано:

«Я нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего, среди всеобщего будущего благоразумия, возникнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной… насмешливой физиономией, упрёт руки в боки и скажет нам всем: “А что, господа, не столкнуть ли нам всё это благоразумие с одного раза ногой, прахом, единственно с тою целью, чтобы все эти логарифмы отправить к чёрту и чтобы нам опять по своей глупой воле пожить”. Это бы ещё ничего, но обидно то, что ведь непременно последователей найдёт… Своё собственное, вольное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы самый дикий, каприз, своя фантазия, раздражённая иногда хотя бы до сумасшествия: вот это всё и есть та самая пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к чёрту. И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения? С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно благоразумно выгодного хотения? Человеку надо только самостоятельного хотения, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела».

Но почему непременно так проявлять свою волю? Почему вдруг возник именно такой ниспровергатель благоразумия, призывающий к переоценке всех ценностей? Откуда он взялся? Какие подпольные силы и по какой причине в нём проявились?

Достоевский на эти вопросы не ответил. Михайловский их вроде бы не заметил. А они помогают понять истоки философии Ницше помимо тех его предтеч, которые были упомянуты.

На путь ниспровержения кумиров и презрения к благоразумному прозябанию встал Ницше во многом благодаря своей болезни. Именно – благодаря, ибо он не проклинал её, а воспринимал как испытание воли к творчеству и власти над собой.

Последние годы жизни Ницше были омрачены безумием. Некоторые исследователи его творчества предполагают, что оно изначально несёт в себе печать психического расстройства. Да, многие его труды, особенно поздние, не без «безуминки», но в них нет пошлости. У него всегда сохранялось чувство благородства мыслителя. По его верной и образной мысли, «познающий не любит погружаться в воды истины не тогда, когда она грязная, но когда она мелкая».

Он так выразил своё отношение к болезни: «Напрягая свой ум для борьбы со страданием, мы видим вещи в совершенно ином свете, и несказанного очарования, сопровождающего каждое новое освещение смысла жизни, иногда достаточно для того, чтобы победить в своей душе соблазн самоубийства и обрести желание жить.

Страдающий с презрением смотрит на тусклое, жалкое благополучие здорового человека и с презрением относится к своим бывшим увлечениям, к своим близким и дорогим иллюзиям. В этом презрении всё его наслаждение. Оно поддерживает его в борьбе с физическими страданиями, и как же оно ему в этой борьбе необходимо! Гордость его возмущается, как никогда; радостно защищает он жизнь против такого тирана, как страдание, против всех уловок физической боли, восстанавливающих нас против жизни. Защищать жизнь перед лицом этого тирана – это ни с чем не сравнимый соблазн».

О его болезни высказано несколько версий. Наиболее часто пишут о прогрессивном параличе (одна из форм прогресса!) на почве сифилиса. Убедительных доказательств этому нет.