— Я бы так хотела иметь еще одного ребенка! Это лучшая защита от глупых мыслей. Когда городок был полностью заселен и походил на улей, женщины из Валь-Жальбера рожали по младенцу каждый год или каждые полтора года. В Робервале тоже некоторые семьи могли похвастаться десятком детей, а то и больше. Я не способна на такие подвиги. Моему бедному малышу Виктору исполнилось бы три года в этом месяце, если бы он выжил. Я часто думаю о нем. На кого бы он был похож? На Тошана или на меня? Как бы я была сейчас счастлива с ним!

— Господь посылает нам испытания, чтобы сделать нас сильнее или лучше, Эрмина, — подвела итог Мадлен. — Смерть Виктора — это одно испытание, а твое влечение к Овиду — другое, не такое жестокое. Если ты его больше не увидишь, тебе ничего не грозит. А если он вернется, я постараюсь не оставлять тебя с ним наедине… Боже, как холодно в твоей комнате! Сегодня же вечером растоплю печку. А сейчас одевайся и заканчивай свой яблочный пирог. Внизу нам будет уютнее.

Они улыбнулись друг другу. Странно, но Эрмина почувствовала себя лучше. Впредь она будет делиться переживаниями со своей подругой, не смущаясь и не испытывая неловкости. Это действительно отличное средство изгнать своих внутренних демонов. По крайней мере, ей так казалось.

— Спасибо, Мадлен, забудь все, что ты слышала. Пообещай мне больше не вспоминать те ужасные слова, которые я кричала, — попросила она.

— Обещаю. А когда мой кузен вернется с войны, ты сможешь спокойно смотреть ему в глаза, не краснея и не дрожа от страха. Я буду хранительницей твоей нравственности, но с твоего согласия, а не по приказу Тошана.

Ферма семьи Манн, Германия, район Гессен, суббота, 14 ноября 1942 года

Лежа в кровати, Симон Маруа смотрел в потолок тесной комнаты, где он жил. Белая штукатурка напоминала ему снежные просторы его страны. Он бы дорого дал за то, чтобы оказаться сейчас на берегу озера Сен-Жан под ледяным северным ветром, грозным посланцем зимних бурь. «Я чертовски скучаю по своим родным местам», — подумал он, взволнованный тем, что даже в мыслях употребляет манеру разговора своих соотечественников.

Он представил свой дом в нижней части улицы Сен-Жорж, между монастырской школой и товарным складом, где маленьким мальчиком покупал себе шарики жевательной резинки. Чуть дальше возвышался красивый дом Шарденов, построенный для отдыха сюринтенданта Лапуэнта во времена расцвета Валь-Жальбера.

«Как там мой старый отец? А мой брат Эдмон? Нравится ли ему в семинарии? Мари, должно быть, выросла. После смерти мамы я видел ее всего раз. Получают ли они мои весточки? Неизвестно. Письма идут по нескольку месяцев, если не теряются в пути».

Старший сын Маруа порылся в кармане брюк и вынул пачку табака. Он скрутил себе цигарку и закурил ее.

«Я в плену у немцев, — с горькой усмешкой подумал он. — Какой парадокс! Не так давно я присматривал за пленными в Монреале, а теперь сам работаю на фрицев».

Симон потянулся, загадочно улыбнувшись. Он считал, что ему повезло, поскольку его отправили работать на молочную ферму. Это была завидная участь, даже очень завидная, по сравнению с судьбой тех его соотечественников, которые нашли смерть на французском побережье во время операции «Юбилей»[39], обернувшейся кровавой бойней.

Симон отплыл из порта Квебек в конце июля в составе канадского военного контингента. Он не захотел сообщать об этом ни отцу, ни Эрмине. Освобожденный от службы в лагере пленных на острове Сент-Элен, он смог попасть на корабль в качестве простого солдата, поскольку уже отслужил в армии два года. В Атлантическом океане, наивно радуясь приключению, он уже представлял, как встретится с адъютантом Тошаном Дельбо на английской земле.

Но разочарование наступило быстро. Тот, к кому он испытывал тайную страсть, постыдную в глазах общества, оказался в другом округе.

Неделю спустя он принял участие в первом амфибийном наступлении, проводимом британскими и американскими союзниками Франции, задумавшими крупномасштабную атаку на один из портов Ла-Манша. Выбор пал на Дьепп, населенный пункт среднего значения, побережье которого позволяло высадку значительного десанта и постоянное авиационное прикрытие. Но после ожесточенных боев на земле и в воздухе Вермахт одержал победу. «Это был хаос и ужас», — подумал Симон, вспоминая те кошмарные события, из которых он чудом выбрался живым, но попал в плен к немцам вместе с двумя тысячами своих товарищей по оружию.

Итог битвы 19 августа 1942 года был трагическим: около тысячи восьмисот солдат сложили головы менее чем за десять часов. Говорили, что на побережье и в порту было убито более девятисот канадцев, не считая раненых. Симон с невольным уважением вспомнил тех, кто геройски сражался в тот день рядом с ним. «Каким же я был идиотом, когда хотел повеситься после смерти мамы! К счастью, Эрмина не спускала с меня глаз. Все эти солдаты погибли в считанные часы. Черт возьми, жизнь слишком ценна, чтобы добровольно расставаться с ней! Если Господь уберег меня, значит, у него были на то причины».

В комнату вошел мужчина лет тридцати, среднего роста, хорошо сложенный, с правильными, мягкими чертами лица, короткими светлыми волосами и серо-голубыми глазами. Это был Хенрик, польский заключенный, также отправленный немцами на работы.

— Симон, пора отправляться на дойку, — сообщил он на хорошем французском. — Поднимайся, иначе мы опоздаем и хозяйка будет злобно коситься на нас.

Они заговорщицки рассмеялись, посмотрев друг на друга. Тут же Хенрик бросился на кровать и лег на Симона. Они страстно поцеловались.

Пути судьбы неисповедимы. Понадобились меры Третьего рейха, использовавшего военнопленных в качестве замены огромному числу мобилизованных немцев, чтобы наконец подарить Симону возможность познать любовную связь, соответствующую его природным наклонностям. Когда он под охраной прибыл на ферму Маннов, Хенрик жил там уже месяц и обдумывал план побега. По, увидев этого высокого темноволосого парня с задумчивым взглядом, он испытал шок. Поначалу они были просто хорошими товарищами, которые с удовольствием беседовали по вечерам после тяжелого трудового дня. Однако, постепенно переходя к более серьезным темам, они поняли, что могут пойти дальше.

— Чего нам здесь будет недоставать, — как-то утром бросил Симон, — так это красоток. В наших краях их много, и блондинок, и брюнеток.

Это была бравада с его стороны. С момента своего поступления на военную службу сын Маруа приписывал себе многочисленные любовные романы с женщинами, чтобы отвести от себя подозрения.

— Здесь у нас есть только красивые коровы, но они не в моем вкусе, — ответил поляк.

Квебекский акцент его товарища сильно забавлял Хенрика, и он часто в шутку передразнивал его. Затем молодой человек тихо добавил удрученным тоном: