— Люблю ли я тебя? — воскликнул он. — О да! Я не смог тебе этого доказать, но я люблю тебя всем сердцем. Так ты действительно не собиралась прыгать вниз?

— Конечно нет, — подтвердила Киона. — Я должна стать взрослой, это я знаю.

Они осмелились посмотреть друг другу в глаза, немного отстранившись, что вынудило Жослина ослабить объятия. И тогда он заметил, что его дочь продолжает обнимать его за шею. От этого проявления доверия, почти нежности, на его глазах выступили слезы.

— Что ты себе напридумывала, малышка? — тихо спросил он. — Представляю, какие глупости! Ты думала, что я отвергаю тебя, потому что в тебе течет индейская кровь? Ты решила, что я тебя стыжусь. Но я знаю, почему ты ошиблась на мой счет. Не так давно ты узнала, что я твой отец, и судила меня по прошлому. Однако я столько раз пытался доставить тебе радость! Когда Тала привозила тебя в Роберваль, мне хотелось баловать тебя, покупать тебе одежду, сладости, и это был мой способ доказать тебе свою любовь. Я пообещал Лоре и Тале открыть тебе правду только тогда, когда ты станешь взрослой. Эта ситуация была деликатной, очень запутанной, поскольку твоя мать тоже хотела сохранить все в тайне.

Этой главной детали Киона не знала. Она пристально вгляделась в темные глаза отца, чтобы убедиться, что он не лжет.

— Мама говорила мне, что мой отец умер, — вздохнула она. — Я просила Великого Духа показать мне во сне моего отца. Однако я никогда тебя не видела.

Она с любопытством разглядывала Жослина, а потом улыбнулась, сначала робко. Вскоре ее лицо осветилось безграничной радостью. Он тоже не сводил с нее глаз, очарованный необычным блеском ее янтарного взгляда. Она казалась ему очаровательной, со своим бритым черепом совершенной формы, на котором уже переливались немного отросшие очень тонкие золотистые волосы, со своим задорным носиком и кожей цвета меда.

— Доченька моя, — повторил он. — Моя маленькая доченька! Ты моя гордость и радость! Я столько лет был лишен моей нежной Эрмины. Я не видел, как она росла, и до сих пор страдаю от этого. Я бы так хотел видеть тебя рядом каждый день!

— Больше не надо плакать, — возразила она. — Ты обрел Мину и меня, я очень хочу, чтобы ты был моим отцом.

— Я тебе хоть немного нравлюсь? — попытался пошутить он. — Я уже не так молод, у меня седые волосы и морщины, но я буду стараться изо всех сил, чтобы увидеть, как ты станешь красивой молодой женщиной.

— О! Ты это увидишь, — сказала Киона, словно это было признанным фактом.

Взволнованному Жослину хотелось целовать свою обретенную дочку вновь и вновь, но он сдерживал себя, боясь отпугнуть ее. Она спокойно сидела у него на коленях — это уже было маленьким чудом.

— Я бы так хотел сделать тебя счастливой, облегчить твое горе, а главное — стереть из твоей памяти все, что ты пережила в пансионе, — убежденно сказал он. — Ты должна мне столько всего объяснить, Киона! Как ты узнала правду? Когда ты рассказала об этом Мукки, Луи и девочкам? Ты также можешь мне сказать, что с тобой сделал брат Марселлен. Я отправлю его в тюрьму, все равно каким способом. И расскажи мне, почему ты сбежала вместе с пони.

Погрузившись в свои мысли, Киона опустила голову и секунду помолчала.

— В полдень, во время обеда, я увидела, что происходит у тебя дома. Луи нарушил клятву. Я испугалась наказания, особенно от Лоры. Поэтому решила вернуться в лес, к моей бабушке Одине и тете Аранк. Но меня позвал Уиатшуан. Он пел для меня, и я пришла его послушать. И здесь я уже не знала, нужно ли мне ехать дальше. Я позвала тебя, потому что уверена, что в глубине души ты совсем не злой. Ты не кричишь так громко, как Лора. И если бы я нашла бабушку Одину, возможно, она попросила бы шамана сделать мне другие амулеты. Главная монахиня, та, что остригла мне волосы, сорвала с меня ожерелье, и ко мне вернулись видения. Как только я задремала, я сразу увидела, что творилось в карцере, и это было ужасно. Там убивали детей моего народа. У меня больше нет моих волшебных амулетов. Они защищали меня от страшных картинок, которые приходят ко мне в любое время.

Тонкий голосок Кионы задрожал, потом прервался. Жослин прижал ее к себе и принялся баюкать.

— Я съезжу за ними с моим другом Жозефом, нашим соседом.

— Она бросила их в печь. Вместе с моей туникой с бахромой, вышитой красным и синим бисером, и брюками. Их сшила мне мама. Мина очень добрая, и я не хочу ее расстраивать, но она одевает меня в платья, а я хотела бы носить свою одежду из оленьей шкуры, которую шила мне мама. Я индианка, а не белая!

— Да, я понимаю…

Он осознал, до какой степени на девочку повлияло все, что ей пришлось пережить за последние недели.

— Я рассказала им вчера, в воскресенье, то, что я узнала о тебе и обо мне. Близняшкам, Мукки и Луи. Они были очень удивлены. Луи меня поцеловал. Он был так рад, что я его сестра! Перед рассказом я попросила их поклясться, что они никому об этом не скажут. Они поверили мне, потому что я слышала, как Мина рассказывала об этом месье Лафлеру в двуколке. У Мины не было никаких причин для лжи.

Жослин поцеловал Киону в бархатную щечку. Она тихо рассмеялась хрустальным смехом, от которого вздрогнуло его сердце.

— Бедная малышка! Не пугай нас больше своими побегами. Завтра же я отправлюсь в Пуэнт-Бле и постараюсь привезти тебе одежду твоего народа. А по поводу амулетов у меня есть одна идея.

Он порылся во внутреннем кармане своей куртки и достал оттуда кожаный футляр, содержимое которого вытряхнул на ладонь своей левой руки.

— Помнишь, Киона, этот золотой кулон на цепочке? Я хотел тебе подарить его два года назад, в день похорон Бетти, нашей соседки. Ты отказалась и бросила мой подарок в траву. Эрмина его подобрала. Это украшение, медальон, принадлежало моей прабабушке Альетт, которая покинула Францию, чтобы поселиться здесь. На ее родине люди считали ее колдуньей. Но это была очень добрая, великодушная и красивая женщина с золотистыми волосами и янтарными глазами, как у тебя.

— Да, я помню. Ты рассказывал мне о ней, когда я болела и лежала в большой кровати Эрмины. Но почему люди считали ее колдуньей?

— Потому что она тоже могла предвидеть будущее и умела лечить болезни растениями, а главное — своей душой. Ты унаследовала ее доброту и свет, моя девочка, и поэтому я хочу, чтобы ты носила это украшение. А дама, изображенная на кулоне, — это Мария, мать Иисуса. Верь мне, Киона, я уверен, что он будет тебя оберегать.

Не дожидаясь ответа, Жослин застегнул цепочку на шее девочки. Она погладила медальон, сияя от счастья.

— Сегодня я принимаю твой подарок, — радостно сказала она. — Я могу называть тебя папой?

— Конечно, ты просто обязана это делать! Ну-ка, скажи прямо сейчас, доставь мне удовольствие!

Киона улыбалась, восхищенная, очарованная тем, что она ощущала в глубине своего сердца. Это было благодатное тепло, неимоверное облегчение.

— Папа?