Когда Мерседес Аарона скрылся за поворотом, возле злополучной дачи остановилась другая машина. Ее не должно было здесь быть. В целях конспирации начальник СБ дал своим людям четкие указания молчать о месте их нахождения. Но разве что-то могло остановить отца, тревожащегося за дочь?

Лев Семенович и минуту не смог усидеть дома после того, как узнал, что Марину нашли. Ни личный водитель, ни телохранитель, приставленный Николаем — никто не смог убедить подождать. Сердце болело, и не воображаемой душевной болью, а настоящей, от которой в грудине словно нож проворачивали.

Только уже на месте, при виде связанных исполнителей Леонова, Рогозин смог впервые за вечер свободно вздохнуть. Время, которое сегодня летело с сумасшедшей скоростью, вдруг притормозило свой бег. Замерло, как старый покосившийся дом в конце улицы или тяжелые тонированные джипы охраны.

Пачка сигарет, которую Павлов позаимствовал сегодня у одного из своих подчиненных, пустела на глазах. Коньяк был бы лучше. Благородный напиток, идеальная микстура для нервов… Но где ж найдешь его ночью, за городом, да еще и в такой глуши?

Раскурив вторую по счету сигарету, Лев наконец смог говорить.

— Как она? — простой вопрос, всего шесть букв, но слова почему-то давались тяжело. Челюсть, словно после заморозки у стоматолога, двигалась с трудом.

— Нормально, — Николай тыльной стороной ладони потер глаза. — Испугалась, но цела.

— Где сейчас?

— В безопасности. Ехать в больницу наотрез отказалась.

— С Бергом, значит, — Рогозин хотел сказать что-то еще, но, как загипнотизированный, засмотрелся на желтый фонарь у перекрестка. — Твои ребята не пострадали?

— В порядке, — Павлов через плечо глянул в сторону дачи. — У этих один огнестрел. Охранник Берга сработал.

— Жаль, не с концами. Я б их всех… — Лев в одну затяжку докурил сигарету и бросил окурок в траву.

— Нельзя. Леонову лучше не знать, что Марина у нас. Позвонит — ответим, кого-нибудь отправит с визитом — встретим. Пусть считает, что все удалось, и козыри в его руках.

— Знаю… — Рогозин выругался. — Все знаю. Умом понимаю, но от этого ни хрена не легче.

Сквозь грязные стекла окон было видно, как охрана в центре комнаты связывает в четырехлистник похитителей. Немолодые мужчины с суровыми лицами. Кто-то из них, возможно, уже сидел, а кто-то благополучно избегал решетки, но ни их прошлое и уж тем более будущее Рогозина не волновали. В настоящем они посмели прикоснуться к самому ценному для него — к его девочке. За такое сердце вырвать из груди было мало. И им, и Леонову.

— Лев, — прервал затянувшееся молчание Николай, — потом, когда со всем этим закончим… С Леоновым, с Бергом, когда устаканится…

Рогозин напрягся. Не понравился ему тон Павлова.

— На пенсию мне пора, — закончил-таки фразу Николай.

— Устал?

— Думал, что нет, но… Не годен я уже для такой работы. На покой пора, сыновей женить и внуков ждать.

Лев повернулся к своему начальнику СБ. Здоровый сильный мужчина, даже седина его не старила. Скала. Такая же, как и он сам до сегодняшнего дня.

— Нет, Коля. Не перекладывай с больной головы на здоровую. — Павлов, наверное, ждал уговоров остаться или вольной, но Рогозин неожиданно заговорил о другом: — Если бы ты только знал, как жалею, что заварил все это. Выжили бы, ничего бы с «Альфой» не случилось, но нет, я захотел избавиться от Леонова. Мешал он мне. Кислород перекрывал. И к чему все привело? Я позволил Бергу втянуть себя в аферу и рискнул жизнью… — Лев опустил голову, — дочки. Крыша поехала на старости. Это мне на пенсию пора. Старый дурак — вот кто я.

* * *

Хоть ночь и считается временем для волшебства, но именно на рассвете ежедневно происходят самые настоящие чудеса. Что кажется катастрофой вечером, утром часто превращается в безобидную неприятность. Что разводит людей по разным углам кровати, утром забывается в тесных ласковых объятиях.

Солнечный свет разгоняет пугающих призраков прошлого, а еще, словно великий доктор, врачеватель душ, утро открывает кладовую нервной системы.

Эмоции как разноцветные драже «M&M» высыпаются на голову, стоит лишь на секунду приоткрыть глаза. Удивление, радость, досада, злость — у каждой свой цвет и вкус. И на их фоне большим ослепляющим фантиком сверкает осознание.

Этим утром Марина Рогозина с удовольствием променяла бы осознание на туманное беспамятство. Амнезия была бы намного гуманнее, чем обрушившееся на нее счастье в виде воспоминаний. День, вечер, ночь — одно время суток казалось хлеще другого. Но кто ж спрашивал? Подтверждая гипотезу, что справедливости в мире нет, Рогозина проснулась резко, как от толчка, и окончательно.

Бодрящий кофе ей заменила кровать, чужая и незнакомая. Холодный душ — яркие кадры с событиями прошедшей ночи. Впору было потребовать у хозяина квартиры пепел и, посыпая им голову, отправиться на поиски какого-нибудь дальнего укромного угла.

Кровать Берга под ней, футболка Берга на ней и абсолютно голый зад — тот, кто одевал ее ночью, не утруждал себя такой ерундой, как поиск белья. Поводов сгореть от стыда и самой превратиться в пепел было хоть отбавляй. Щеки пылали. Однако, вопреки здравому смыслу, Марину разбирал смех.

Полоумное хихиканье, от которого на глаза наворачивались слезы — неожиданная реакция на ночь в постели с мужчиной. Даже попытки вернуть себе разум мыслями о предшествующих событиях не помогали. Какой плен? Какая перестрелка? Она почти голышом спала с Бергом, да еще… сама прижималась к нему.

Соблазн списать эти воспоминания на разыгравшееся воображение был велик, но предательница-память рисовала перед глазами слишком реальные картинки. Голую мужскую грудь в миллиметре от ее губ, ее ладонь на сильном плече, успокаивающий, ласковый шепот в тишине и слишком нежные для чужих людей поцелуи. Пусть бы ей это приснилось. Или явилось в виде галлюцинаций. Но какое там! Лимит чудес за последние сутки был исчерпан под ноль.

Имидж самовлюбленного афериста Берга трещал по швам, точно так же, как и ее образ недоступной бизнес-леди с калькулятором вместо сердца. Марина пыталась стать серьезной, но уголки губ разъезжались сами. Щеки уже болели от улыбки, а мозг категорически отказывался приходить на помощь.

Скрученное в валик одеяло между ног, смятая подушка Аарона под головой. Можно было сколько угодно убеждать себя, что так совпало, и Берг ни при чем, но… безумное, больше похожее на эйфорию ощущение можно было списать лишь на одно, вполне здоровое желание. Если ночь рядом с Аароном так повлияла на нее, то даже страшно было подумать, как бы повлияла ночь настоящей близости.

Для того, чтобы выйти в гостиную, пришлось провести аутотренинг. «Все в порядке. Все нормально. Я смогу», — на третьем повторе Марина чуть не рассмеялась, но этой малости хватило — десять шагов вдоль стеночки, и барьер в виде двери остался позади. «Проще простого!» — тут же поддержала она себя, но нарисовавшийся следующий квест оказался сразу на три уровня сложнее.