Плантар обернулся. Перед ним стояла Мария. Черное платье переливалось в багровом свете раскаленных стен, как догорающие угли. Черные вьющиеся волосы, алые губы, большие полубезумные глаза.

— Ну же!

Жан отвернулся, выдернул Копье и направился к Вацлаву.

— Берись!

Чех взялся за древко, и кровь перестала течь из раны, остановилась и засохла. Он поднялся на ноги.

— Надо похоронить убитых, — сказал Плантар.

Мария разрыдалась и бросилась к Эммануилу. Легла рядом с ним, обняла за плечи, зарылась лицом в складки черных одежд.

Вот они, мои убитые: друг, которого дважды не спас, спаситель, которого помог убить, и Господь, которого предал. Я подошел к Марку, встал на колени рядом с ним, взял его коченеющую руку. Это уже было. Второй раз.

— Вторая смерть, — прошептал я.

Жан услышал.

— Это первая смерть, Пьер. Вторая уже была.

— Оставьте вы все меня!

— Пьер, пойдем. Я пошлю сюда людей. Мы всех поднимем наверх и похороним. И Марка. Даже Эммануила.

Я молчал. Они ждали. Стало жарко. Откуда здесь такая жара?

— Смотрите!

Из дальних дверей в подземный храм, дымясь и шипя, медленно выползал язык раскаленной лавы.

— Огненная река Эммануила, — сказал я.

— Уходим, быстро! — крикнул Жан. — Через храм, к противоположному выходу.

Я не поднялся с колен, даже не шевельнулся.

— Пьер! — заорал Жан.

— Да иди ты!

— Пьер, если ты хочешь найти смоковницу, на которой тебе повеситься, то она наверху. Здесь смоковницы не растут!

Если честность может ввергнуть в Преисподнюю, может ли гордыня из нее вытащить? Жан унизил меня, публично назвав предателем. Я сам себя так называл, но это мое право, а не его. Он нашел для меня правильные слова. Я поднялся на ноги.

— Ну? Пошли?

— Пошли.

Лава подобралась к телу Эммануила, и одежды его запылали. Мария так и не шевельнулась, по-прежнему обнимая его.

Я бросился за Плантаром, и у дверей храма еще успел увидеть язык лавы, медленно подползающий к телу Марка.

Мы пробирались по правой стене, противоположной кресту. У его основания из стены вырывался огненный поток и растекался лавовым озером. На кресте был распят человек. Седая борода и седые волосы. Где-то я его видел. Трудно узнать того, кто распят на высоте восьмиэтажного дома.

— Енох, — вздохнул отец Иоанн.

Я присмотрелся:

— Да, пожалуй.

Не могло быть и речи, чтобы снять его.

Лава текла к нашей стене. Метра три свободного пола, не больше. Мы бросились через храм. Огонь тоже не стоял на месте. У дверей в следующий зал мы пронеслись по участку шириной не более полуметра. Камень жег ноги через подошвы ботинок, и воздух обжигал легкие.

Полукруглый зал был наполовину заполнен лавой, вытекающей из дверей храма. Огонь подбирался к выходу в туннель. Я усмехнулся. Теперь нас не спасет даже скорость. Туннель был закрыт такой же гладкой скалой, что и выход из колодца с винтовой лестницей.

Тереза бросилась к двери и коснулась ее руками. В камне начал медленно разгораться золотистый свет. Слишком медленно! Лава подползла к скале, коснулась камня и неуклонно подбиралась к подолу ее платья. И тогда скала треснула и осыпалась грудой мелких камней. Мы бросились в проем.

Туннель с гладкими стенами, точно такой же, как описывал Марк. Только за нашими спинами шипит и вспыхивает лавовый поток, отбрасывая на камень алые сполохи. Впереди должна быть лестница.

Я задыхался. Плантар с Вацлавом остановились у лестницы. Жан вернулся на десяток метров, подал руку Иоанну, чтобы тот мог на нее опереться, взял под руку меня и дотянул нас до лестницы.

— Теперь наверх!

Жан пропустил всех вперед и встал замыкающим, точнее погонщиком.

— Давай, давай, Пьер! А то нам обожжет пятки.

Мы оказались в покоях Эммануила перед огромным окном во всю стену. Я помнил эту комнату, здесь он провожал меня в Париж.

Окно пылало. Точнее пылал Храм, и небо над ним пульсировало и билось алым. Из центра купола вырывался фонтан огня, и стеклянные стены преломляли и умножали это пламя, сияя гигантским костром.

— Смотрите! — закричал я.

Я обернулся: Жан, Вацлав, отец Иоанн. Тереза исчезла.

— Сейчас тоже самое будет здесь, — сказал Плантар. — Пьер, как отсюда выйти?

— У дверей должна быть охрана. Пойдемте, я вас проведу.

У дверей стоял Алекс.

— Господин Болотов? — с некоторым удивлением спросил он и покосился на моих спутников. — Кто эти люди?

— Алекс! Ты что ничего не знаешь? Храм горит! Смотри!

Я распахнул двери и втолкнул его в комнату.

— О, Господи! — прошептал он.

— Лава течет по подземным галереям. С минуты на минуту будет здесь. Оповести людей! Внутренняя связь работает?

— Пять минут назад работала.

— Хоть это в порядке! Все! Действуй!

— Слушаюсь!

— Пошли, — шепнул я остальным.

Мы выскочили на улицу вместе с толпой перепуганных людей. Никто уже не спрашивал, кто мы и зачем. Все думали только о спасении.

Наш микроавтобус остался у подножия храмовой горы. Возвращаться туда — безумие. Скорее всего, от него остался один обгоревший остов. Мои спутники были слишком праведны, чтобы сообразить угнать машину или заняться мародерством, воспользовавшись неразберихой. А по сему мы шли пешком. Точнее бежали.

За спиной послышался грохот. Я обернулся: в центре цитадели рванулся к небу такой же огненный фонтан, как над Храмом. Полетел пепел.

Где-то через полчаса я постиг пользу от добродетели: все улицы были забиты пробками. Передвигаться на своих двоих оказалось наиболее разумным. За нами текла лава, зажигая город.

Мы поднялись на гору к западу от Иерусалима. Лава добралась до подножия и начала обтекать препятствие. Под нами лежал пылающий город.

Плантар что-то тихо говорил отцу Иоанну.

— Ты мог их не положить? — спросил святой.

— Я мог умереть вместе с ними.

— А нам прикажешь избирать нового короля? Сейчас, да? Самое время! Нашел, кого слушать!

Лава растекалась по долине. Я увидел, как она подобралась к Двараке, и летающий остров запылал. Я представил, как горят ее райские сады, и белые дворцы чернеют от гари и пепла.

Было холодно. Падал медленный мокрый снег, смешанный с пеплом. Рыцари Грааля сбросили верхнюю одежду перед сражением в жарком Эммануиловом подземелье. И она осталась там и сгорела в пламени огненной реки. Мне не довелось сражаться и незачем было избавляться от сковывающей движения куртки. Так что я оказался единственным обладателем таковой.