— Вот как? — удивился Турецкий не особенно энергично.

— Да, так. И именно поэтому общество во всем мире проиграло войну с наркоманией.

— Хм. — Турецкий вспомнил статистику Старухиной и спорить не решился.

— За три с половиной года работы к нам обращалось более четырех с половиной сотен молодых ребят, попавших в беду, — воодушевленно продолжал Никанор.

— А иностранцам, к примеру, тоже помогаете?

— А как же не помочь, Господи прости?! Вы знаете, к примеру, что в нашей стране чаще других преступления, связанные с наркотиками, совершают граждане Афганистана и Нигерии?

— Ладно-ладно. Не нужно меня статистикой забрасывать. И что же ваши пациенты?

— Больше тридцати процентов из них полностью избавились от своей духовной болезни.

— А от наркомании-то они избавились? — напирал Турецкий.

— Я об этом и говорю, — с достоинством ответил священнослужитель.

— Чем же объясняются такие успехи? — Турецкий живо сообразил, что эта статистика раз в пять-шесть превышает успехи подобных светских заведений. Интересно, а Старухина в курсе?

— Все очень просто. Наши сотрудники в своей работе, в выполнении своего долга, если угодно, используют не медикаменты, с помощью которых в ваших больницах можно только в лучшем случае очистить кровь или облегчить страдания при ломке, они помогают страждущим избавиться от психологической зависимости. А что вас, друг мой, привело сюда? Хотите сойти со скользкой стези своей?

— «Наши», «ваши», — сказал Турецкий. — Что-то это все напоминает… Ну хорошо. Вот посмотрите сюда. — Он предъявил удостоверение Генпрокуратуры. — А теперь вот сюда. — «Важняк» вытащил фото Промыслова-младшего. — Вы узнаете этого человека?

— Лик запечатленный не есть лик настоящий, — с пафосом произнес священнослужитель.

— Чего?! — зарычал Турецкий.

— Я хотел сказать, — сразу сбавил тон собеседник, — что на фотографиях люди получаются такими, такими… непохожими на себя. Я вот однажды фотографировался на права, так знаете… — совершенно цивильным тоном сообщил он.

— Меня интересует, лечился ли этот человек, его зовут Евгений Промыслов, в вашем богоугодном заведении. Да или нет?!

— К сожалению, нет.

— Почему же к сожалению?

— Потому что мы рады и очень хотели бы помочь всем страждущим.

Турецкому стало тошно от этого елея, и он покинул богоугодное заведение.

Отъезжая со стоянки, он увидел, как из особняка вышел Никанор Валентинович и направился прямехонько к новому «опелю». Вот поди ж ты, подумал Турецкий и отправился на работу.

И, едва зайдя в кабинет, нарвался на телефонный звонок от Дениса:

— Съездили?

— Съездил. По нулям.

— Я тут подумал. Что-то там не так, — посетовал Денис. — Вы там хоть одного наркомана видели?

— Не видел. Да я и не искал. А с чего ты теперь взял, что «что-то не так»? Сам же меня туда гонял, пожилого уже фактически следователя.

— Не прибедняйтесь, дядя Саша. Я просто решил тоже себя чем-нибудь занять и съездил в редакции рекламных газет, пообщался там с людьми, которые эти объявления принимали. Хотел узнать, кто их давал. Рекламщики говорят, что тексты им прислали по электронной почте, деньги перечислили. И в глаза они никого не видели. Ничего особенного, конечно…

— Погоди, — сказал вдруг Турецкий, вспомнив табличку при входе в здание. — Ты мне лучше вот что объясни как человек молодой, культурный и продвинутый. Я, конечно, плохой христианин. Да можно сказать, что и никакой, но мне кажется, что название этого центра не совсем точное.

— Почему? — удивился Денис. — Нормальное название — Христианский центр. Заурядное, я бы сказал даже абстрактное.

— Вот именно. Христианский центр при Миссионерском секторе Московской патриархии. Так там на домике написано. (Домик, кстати, очень неслабый, но это так, между прочим.) Значит, Христианский — при патриархии. Что-то тут не то. Если я не ошибаюсь, когда у нас в публичном названии какого-нибудь религиозного заведения звучит слово «христианский», речь, как правило, идет о протестантах, да о ком угодно, но только не о русской церкви. Наши же ортодоксы — православные и не устают это повторять. А тут, заметь, при Московской патриархии — и Христианский центр. Может, конечно, я и ошибаюсь, но… Давай-ка проверь, как давно эта контора существует. Объявления сколько времени публикуются?

— Пару месяцев.

— Тогда звони в патриархию, выясняй все насчет этого центра. Откуда он взялся, на чьи деньги, и вообще все, что из них выудишь.

Денис снова перезвонил через полчаса, возбужденный до крайности:

— Сан Борисыч, дядя Саша, как в воду глядели! Нет такого центра!

— Что?!

— Московский патриархат ни сном ни духом. Это какие-то самозванцы. Дети лейтенанта Шмидта.

— Тогда скорее капеллана, — мрачно пошутил Турецкий. — Ну и что это нам дает… Ездит себе какой-то отец Никанор Валентинович на хорошей иномарке. Делает вид, что наркоманов лечит. А может, и правда лечит кого-нибудь. Наверное, эта благотворительность ему какие-нибудь налоговые льготы предполагает. Или национальные премии Нигерии и Афганистана… О черт. Денис!!! Он — там!

— Кто?

— Жека наш! Промыслов-младший. Где сейчас дядя твой?

— Понятия не имею. Наверное, как обычно… Но почему вы…

Турецкий, не слушая, отключился и принялся названивать Грязнову.

Через двадцать пять минут во двор красного кирпичного особняка на улице Врубеля ворвались две машины, джип «тойота» и «ГАЗель», набитые муровскими оперативниками. Вячеслав Иванович не упустил случая лично возглавить операцию по спасению сына вице-премьера…

Тяжелый на подъем Турецкий оставался в офисе Генпрокуратуры на Большой Дмитровке и узнал о происходящем спустя некоторое время из уст своего разгоряченного приятеля, приехавшего к нему непосредственно после операции.

— Короче, Саня, дело было так. У тебя в сейфе есть что-нибудь горло промочить? Мои орлы общим количеством одиннадцать человек высадили дверь и ворвались на первый этаж. Еще четверо остались со мной в машине, поддерживали связь. И еще семеро блокировали здание… Значит, ворвались они на первый этаж.

— Ну и?

— Докладывают мне по рации: тут, мол, как в танке. Глухо и пусто. Даже привратника твоего не было. В кабинетах — никакой мебели, ни телефонов, ничего. Так у тебя найдется выпить или нет?

— Потом, потом. Дальше-то что?

— Дальше они разбились на три группы, плюс один человек все время оставался на первом этаже. Остальные поднялись наверх. Короче, на всех этажах одна и та же картина. Никого и ничего. На втором — вообще идеально чистое и пустое гигантское помещение, словно вырубили все перегородки. Прикинь, начальник? И вот поднимаются орлы на четвертый, там вроде тоже пусто, только вдруг из какого-то кабинета шорох. Я даю команду согнать туда почти все силы, сам держу с улицы это окно под прицелом, мало ли что, сам знаешь, как бывает, вдруг там Карлсон какой-нибудь.