Начал он с того, что примерно год назад поехал к тетке и стал ее выспрашивать. То, что сказала тетка, его просто ошеломило. Оказывается, отца Джея, Лайонела Тейлора, усыновили в младенчестве. Фамилия Тейлор принадлежала его приемным родителям. Джей признавался: тетка ужасно злорадствовала, открыв ему тайну. «Ты хотел узнать, так получай!» А он очень обрадовался ее словам. Ему не пришлось тратить время на Тейлоров, которые не были его кровной родней. Зато у него имелось кое-что, с чего можно было начать поиски. Он узнал имя настоящей матери Лайонела. Ему удалось раздобыть копию свидетельства о рождении своего отца — первого, которое выписали после его рождения. Потом, когда Лайонела усыновили Тейлоры, они получили новое свидетельство. А в оригинале матерью Лайонела значилась Элизабет Хендерсон, жившая во владениях фермера Снеддона. В графе «отец» стоял прочерк. Ребенок был незаконнорожденным. Однако получателем свидетельства о рождении, человеком, который пошел в отдел регистрации и выписал свидетельство, значился Эдвард Бикерстаф из «Балаклавы»…

Джей почуял, что напал на след, но ему нужно было больше сведений, чтобы получилась цельная картина. Он стал разыскивать Элизабет Хендерсон, но, к сожалению, она к тому времени давно умерла, и о ней почти ничего не было известно. Тогда он обратился к родственникам ее мужа — героя войны. Он стрелял наугад, но, как выяснилось, попал в яблочко. Так, он нашел некую миссис Эдмонтон, в девичестве Хендерсон, двоюродную сестру мужа Элизабет. Она была гораздо моложе своего кузена и жива до сих пор. Джей поехал к ней. Миссис Эдмонтон приняла его очень холодно и поначалу помалкивала. Он объяснил, кто он такой и почему ищет сведения об Элизабет. Дело в том, что она — его родная бабка. Вначале миссис Эдмонтон ему не поверила; уверяла, что все было очень давно и она ничего не помнит. Но Джей не сдавался. Потом миссис Эдмонтон сказала, что понятия не имела о том, что у Элизабет были другие дети, кроме Пенни. Пенни, вне всяких сомнений, была законнорожденной. Джей тогда решил, что старуха просто пыталась отделаться от него, потому что скандал задел бы всех Хендерсонов. И все же он решил, что зашел в тупик. И вдруг, довольно неожиданно, через несколько дней миссис Эдмонтон ему перезвонила. Она призналась, что после его приезда не может спокойно спать, и решила, что он имеет право знать правду. Она снова пригласила его к себе, и Джей, конечно, примчался пулей.

Миссис Эдмонтон призналась: она знала, что у Элизабет был еще один ребенок через несколько лет после того, как она овдовела. Все друзья Элизабет и даже родственники ее покойного мужа договорились «защищать» ее, чтобы история не стала достоянием гласности. Миссис Эдмонтон была одной из тех, кто все знал, но держала язык за зубами. «Не только ради нее, — сказала она, — но и ради бедняжки Пенни тоже. Иначе детство у нее было бы испорчено. С ней никто не хотел бы играть!» Понимаете? Грехи отцов — или, в данном случае, грехи матерей. Вот негодяи! Как будто малышка Пенни была в чем-то виновата!

По словам миссис Эдмонтон, она знала наверняка лишь то, что отец ребенка Элизабет женат; что это кто-то из ее соседей, с которым у нее был долгий роман. Она назвала их отношения «затруднительным положением». Конечно, в округе ходили слухи, что любовник Элизабет происходит из семьи Бикерстаф, владельцев фирмы по производству печенья, но наверняка никто ничего сказать не мог. Миссис Эдмонтон уверяла, что Элизабет и ее возлюбленный непременно поженились бы, будь он свободен. «Я не хочу, чтобы у вас сложилось ложное впечатление о вашей бабушке, — сказала она Джею. — Она была в высшей степени порядочной женщиной, просто ей не повезло. Ее мужа убили, она осталась совсем одна, некому было ее защитить. Она не была распутницей». Джею очень понравилось слово «распутница». По его словам, оно вызывало у него ассоциации с девицами в чулках с черного рынка, которые лихо отплясывают джаз в дымных погребках. Ему бы очень польстило, если бы у него оказалась такая бабушка. Но миссис Эдмонтон постоянно подчеркивала, что Элизабет была совсем другой. В общем, как бы там ни было, Элизабет поняла, что беременна, и, наверное, совсем не обрадовалась. Должно быть, и Эдварду тогда пришлось несладко. — Танзи поморщилась. — И все же проблему решили быстро и успешно. Ее поместили в частную клинику, где рожали незамужние матери вроде нее, и там она, как тогда писали, разрешилась от бремени мальчиком, которому она дала имя Лайонел. Младенца усыновила бездетная пара по фамилии Тейлор. Частная клиника специализировалась еще и на том, что за плату помогала в усыновлении… Естественно, все делалось неофициально — тогда так было принято. Через несколько недель после рождения мальчика отдали приемным родителям. Элизабет к тому времени уже вернулась домой. Репутация ее осталась безупречной…

Джей почуял неладное, еще когда прочел в свидетельстве о рождении фамилию Бикерстаф; чем дальше, тем больше он утверждался в своих догадках. Эдвард не посмел признать свое отцовство и все же зарегистрировал младенца — наверное, чтобы защитить Элизабет от неодобрительных взглядов клерков. Видимо, он же оплатил расходы на частную клинику. Элизабет с трудом сводила концы с концами. Она жила на крошечную пенсию, которая полагалась ей как вдове героя войны, и на гонорары за свои рассказы. Частная лечебница была ей не по карману. Однако все удалось проделать очень аккуратно. Джей ловко раскопал всю историю. Тем младенцем был его отец, Лайонел. Ну, а Эдвард Бикерстаф доводился ему дедом.

Мортон, стоящий у двери, негромко присвистнул, и Картер метнул на него неодобрительный взгляд.

Тихим, но дрожащим от ярости голосом Танзи продолжала:

— Не могу описать, в каких выражениях Джей все мне рассказал. Каждая его фраза была… как будто стрелой, направленной в меня. Или камнем. Когда он закончил, то выглядел так… торжествующе! Он ведь прекрасно понимал, что мне нечем крыть.

— Танзи, даже если все, что вы говорите, — правда, — сказал суперинтендент, — что бы там ни считал Джей Тейлор, его выводы нуждались в доказательствах. До тех пор его версия могла считаться лишь предположением, основанным на косвенных уликах: слухах, воспоминаниях старушки, фамилии человека, который, возможно, зарегистрировал младенца лишь из добрых побуждений… всего этого недостаточно для суда. Решающим доказательством стал бы сравнительный анализ ДНК, если бы, скажем, Монти согласился принять в нем участие. Скорее всего, Монти бы наотрез отказался. И только потом, если бы его происхождение было доказано, Лайонел Тейлор считался бы сводным братом Монти, а Джей — его племянником.

Танзи кивнула:

— А мне кажется, он все-таки догадался правильно. Я вроде как почувствовала это нутром. Мама говорит: Бикерстафы всегда умолкали, когда речь заходила об Эдварде, хотя бедняга умер, не дожив и до пятидесяти лет. Мой дедушка Гарри, двоюродный брат Монти, помнит, что дядя Эдвард курил как паровоз; по его словам, Эдвард умер от болезни легких, что неудивительно. Потом из дедушкиных намеков у мамы сложилось впечатление, что Эдвард чем-то запятнал свою совесть, хотя она понятия не имела чем и когда. Никто из нас ни о чем не догадывался, пока Джей не начал копать и не сообщил нам о своих находках. — Помрачнев, Танзи наклонилась вперед: — Учтите, дядя Монти ничего не знал ни о ребенке Элизабет, ни о том, что его отец изменял матери с матерью Пенни! Он ведь учился в школе, а домой приезжал только на каникулы. Повторяю, тогда принято было все замалчивать. Все жили по принципу «мы об этом не говорим». И когда бедный дядя Монти нашел покойника на своем диване и вызвал полицию, он понятия не имел, кто это такой, он говорил вам правду. Он и тогда ничего не знал, и сейчас не знает.