Держана за руку вела меня куда-то вперед.

Остановилась.

– Вот племянница моя, дочь сестры моей и воеводы варяжского Турлава, – услышала я голос вуя Гремяты. – Понравится – пожалуйте, не понравится – не обидьте.

Паволоку чем-то подцепили и потащили с моей головы.

В этот решающий миг я, смешно сказать, испугалась, что ее сейчас уронят на грязный пол – белый-то шелк!

Но вот паволока упала (Держана ловко подхватила ее), и в лицо мне уперлись, как показалось с перепугу, сотни глаз!

Конечно, их там было не сотни, а всего человек двадцать. Но все таращились на меня, как на неведомое диво.

Стало тихо, в молчании проходили мгновения.

А я по-прежнему не понимала, что происходит и что они хотят разглядеть на моем лице. Вид у них был такой, будто каждый читает в моих чертах свою судьбу.

– А что, девка-то справная! – первым произнес невысокого роста, но шустрый по повадке старик с большой загорелой лысиной и совершенно белой бородой ниже пояса. – Хорошая девка.

Все загудели: в голосах слышалось одобрение, взгляды повеселели.

Я осмотрелась.

Какой-то мужчина сделал несколько шагов ко мне. Он был моложе всех, хотя не слишком юн: выше среднего роста, крепкий, с грубоватыми прямыми чертами, которые смягчал короткий нос. Серые глаза пристально смотрели мне в лицо.

А я была так изумлена всем этим, что даже не чувствовала смущения – лишь растерянность.

– Ну что, девица… – неожиданно мягко обратился он ко мне, будто боялся голосом меня поранить. – Как тебя зовут?

– Ута… Турлавова дочь, – пробормотала я.

Уж не он ли и есть князь Дивислав?

Никто не спешил меня просветить, но все намекало на это: его сравнительная молодость, уверенный вид… Узор пояса указывал на вдовство, но уже давнее.

– Ну что, Ута? Пойдешь за меня?

Глаза у князя были добрые, как и голос.

Я еще не понимала, что происходит, но чувствовала: этот человек не причинит мне зла.

– Я – Дивислав, Велебоев сын, князь зоричей, – продолжал он. – Обручен был с твоей сестрой, да сбежала она от меня с киевлянами. Не знаю, как быть: то ли за ней вдогон бежать, то ли тебя взамен взять. Что скажешь? Пойдешь за меня?

Он спрашивает меня?

– П… пойду… – едва разлепив губы, вымолвила я.

Он согласен взять меня взамен Эльги! И тогда он не будет преследовать ее, и воевать будет незачем!

Это было главное, что я в тот миг сообразила.

Мне мерещилось, что нужно скорее закрыть дыру, через которую рвались к нам ужасные бедствия. И закрыть ее было так просто – лишь сделать шаг вперед.

– Ну, вот и ладно! – Дивислав обернулся и протянул руку вую Гремяте. – Беру эту девку!

Все кругом заорали, кто помоложе – даже вскочили, стали обниматься, хлопать друг друга по плечам, будто избежали большой беды.

Вуй Гремята, как брат матери, имел право распоряжаться моей судьбой. Да и мой отец сам поручил ему найти мне жениха; имелось в виду, что тот найдется в Киеве, но не отказываться же, если судьба сыскала его для нас гораздо ближе? Гремята подал руку Дивиславу; Держана вынырнула с рушником и ждала, когда вуй подведет меня в князю, чтобы обвязать полотном наши соединенные руки.

Все вокруг шумели и очень радовались. Принесли пиво, разлили по чашам, подняли рог…

И до меня постепенно стало доезжать – меня отдают замуж!

Не в Киеве, не за «кого-то из дружины Ингвара». А здесь, в Зорин-городке. За Дивислава, бывшего жениха Эльги.

Прямо сейчас.

Просыпаясь по утрам и открывая глаза, Эльга всякий раз заново ощущала, как переменилась ее жизнь.

Первый же ее взгляд падал на большой ларь с отделкой резной кости и блестящей бронзы. Его Мальфрид дочь Ульва привезла в числе своего приданого и очень им гордилась. На крышке лежало платье, которое теперь носила Эльга: из голубого греческого самита с серебристыми узорами в виде кругов, наполненных росточками. Пояс был соткан из синих и красных шелковых нитей, как и вышитое серебром очелье, на котором блестели серебряные же заушницы.

Сев на лежанке, Эльга оглядывалась, будто убеждая себя, что это не сон.

Теперь она спала не на полатях, где младшие братья и сестры вечно возились и шептались, прежде чем уснуть, а на скамье: на полатях тут укладывались княгинины челядинки.

У Мальфрид имелась своя особая изба, где она жила со своей челядью и детьми.

У князя Олега вечно толпился народ, там ей было слишком беспокойно.

Невесту своего брата Ингвара княгиня приняла с такой радостью, что, кажется, не смогла бы обрадоваться сильнее, даже если бы Мистина и правда привез ее родную сестру Альдис. Вскоре Эльга поняла, в чем дело: эта женитьба Ингвара давала Мальфрид возможность не расставаться со своим сыном Оди, поэтому княгиня готова была отдать что угодно, лишь бы свадьба состоялась. Пока что она подарила Эльге несколько греческих платьев из своих запасов, сорочек, поясков и прочего, чтобы невеста «княжича Ингоря», как его тут называли, выглядела достойно.

Самого Ингвара, к большому разочарованию Эльги, в Киеве не оказалось: он с дружиной уехал провожать торговый обоз через пороги, что считалось довольно опасным предприятием.

– Ну, кто же знал! – оправдывая брата, Мальфрид с сожалением разводила руками. – Ведь Мистина за тобой еще осенью отправился, с полюдьем, без четверти год прошел, никто же не ведал: сладится ли дело да когда сладится? А Инги дома-то не сидится, ему бы только дела ратного себе найти, без того и свет не мил.

Привыкнув за восемь лет, Мальфрид даже дома говорила по-словенски.

Поначалу они с Эльгой, бывало, плохо понимали друг друга: наречия полян и плесковских кривичей заметно различались. Тогда они переходили на северный язык, но Эльга чутко прислушивалась, как говорят вокруг, и старалась подражать: не «сустречагли», а «повстречали»…

Каждое утро Эльга вздыхала: неужели он и сегодня не приедет?

Ей так хотелось поскорее увидеть своего будущего мужа, ради встречи с которым она решилась на такое! Сбежала из дома, нанесла оскорбление родовому святилищу!

Об этом они с Мистиной еще по дороге условились никому не рассказывать. С Ярилина игрища умыкнул – да и все.

Не прошло и месяца с их приезда, как в Киеве объявились родичи: люботинский боярин Гремислав, княжий сын Белояр из Плескова и брат Аська из Варягина.

И привезли они великие новости: взамен сбежавшей Эльги Дивислав зоричский взял за себя Уту, дочь Торлейва!

Свадьба состоялась еще до отъезда плесковичей в дальнейший путь, поэтому сведения были самые надежные.

Но приехали послы с пустыми руками: десять укладок, привезенные вместе с Утой, Дивислав оставил себе. Дескать, все добро пойдет в приданое молодой, дабы возместить ее меньшую, по сравнению с Эльгой, знатность, и обеспечить новой княгине зоричей надлежащее уважение.