их складывания, К. Маркс и Ф. Энгельс указывали, что «…в любом современном развитом языке стихийно возникшая речь возвысилась до национального языка… благодаря концентрации диалектов в единый национальный язык, обусловленной экономической и политической концентрацией»[145].

Образование национального русского языка является классическим примером именно такого пути складывания национальных языков, указанного основоположниками научного социализма.

Так складывался богатый и выразительный, сильный и красивый, звучный и яркий национальный русский язык.

Складывалась и общность территории русского народа, закрепленная успешной объединительной политикой Ивана III и его сына.

К началу объединения русских земель Москвой, точнее, ко второй половине XIV в., относится заря национального пробуждения. Искра национального самосознания была только прикрыта пеплом княжеских усобиц, удельных порядков и татарского ига. И она возгорелась. Раздула ее в полымя Куликовская битва. Первая попытка всенародной борьбы, попытка с оружием в руках сбросить ненавистное татарское иго, сыграла большую роль в развитии национального самосознания[146]. Воспрянул духом русский народ, пробудилось патриотическое чувство. Москва выступила в роли избавительницы Руси от нашествия Мамая, ее авторитет и популярность в народных массах еще более укрепились и выросли.

Эти симпатии народных масс и заставили новгородскую боярскую знать, враждебную Москве, пойти на уступки новгородским «меншим», «мизинным людям», «худым мужикам вечникам», восхвалявшим Москву и ее князя за то, что «боронят» его ратные люди «всю землю русскую» «от ворога», и вставить в Новгородскую IV летопись пространный рассказ о Куликовской битве, составленный в тоне, благожелательном для Москвы; эти симпатии народных масс заставили Софрония спустя два года после нашествия Мамая написать в Рязани, князь которой сыграл столь печальную роль в годину Куликовской битвы и «отступил» от Руси, знаменитую «Задонщину», составленную в духе прославления Москвы, грудью вставшей на защиту всей земли Русской.

Куликовская битва дала толчок подъему самосознания русских людей и явилась величайшим фактором идеологической подготовки образования русской народности и ее государства.

Национальное пробуждение, последовавшее за Куликовской битвой, стимулировало развитие русской культуры. Это последнее идет в ту пору по линии установления общерусских норм и форм, стремления к «живству», отказа от условности предшествующих времен. И наиболее яркое отражение эта тенденция к реализму, к «живству», если речь идет об изобразительном искусстве, нашла в творчестве Андрея Рублева. Естественный ландшафт, натуральные человеческие фигуры и лица, зачатки перспективы, светотень, отход от условного, мрачного, появление в живописи повествовательных и психологических моментов, яркость и разнообразие красок — все эти явления, отразившиеся и в творчестве Андрея Рублева, и в новгородской фресковой живописи второй половины XIV в. (Волотово, Ковалево, Федор Стратилат, Спас на Ильине), свидетельствуют о больших переменах в мировоззрении русских людей.

Национальное пробуждение времен Дмитрия Донского связано с развитием интереса к прошлому, к истории Руси. Этим объясняется реставрация древних архитектурных памятников (Успенский собор во Владимире, собор в Переяславле-Залесском).

В области летописания очень характерно стремление московских князей и «книжных» людей создать общерусские летописные своды. Областные летописи, летописи князей и княжеств, городов и земель перерабатываются, переоформляются и используются для составления летописей «всея Руси». Эта идеологическая работа московских летописцев подчас предупреждала и опережала рост политического значения Москвы и свидетельствовала о росте сознания общерусских интересов среди «книжных» людей Руси, о росте сознания единства земли Русской среди народа еще в те времена, когда эти идеи только возникали в политических планах правителей Москвы.

Первым летописным сводом «всея Руси» был так называемый «Летописец великий русский», составленный в конце XIV в. Но в нем идея общерусского единства еще только намечается. По-настоящему она отразилась в московском летописном своде 1408 г., в так называемой «Троицкой летописи». Свод Фотия в этом отношении еще ярче, и пронизывающая его идея единства переплетается с отчетливо выступающими демократическими тенденциями, что находит отражение в подчеркивании роли народа, московских посадских людей в обороне своего города («Повесть о нашествии Тохтамыша»).

К середине XV в. окончательно складывается единый киевский цикл русского былинного эпоса с его идеей единства и независимости Руси. Былины, возникавшие в разных местах на основе местного исторического припоминания, сохранявшие лишь туманные воспоминания о древнем единстве киевских времен, вместе с ростом сознания общерусского единства теряют локальные черты и поднимаются до идеи «одиначества» земли, власти и народа, становятся достоянием всего русского народа, что объясняется эволюцией исторических воззрений народа. Глубоко прав был Максим Горький, когда писал, что «от глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории».

Идея единства Руси т русского народа, никогда в нем не умиравшая, хотя и отодвинутая на второй план идеологией «безвременья» удельной поры и сепаратизма княжой «которы» и татарского лихолетья, теперь возрождается на новой основе, в иных экономических и политических условиях, в обстановке иных социальных взаимосвязей, в иные времена, возрождается с новой силой. Носительницей ее становится Москва. И если одно время Тверь и Новгород противопоставляли этой идее свои сепаратистские теории, то с течением времени они сами воспринимают ее и выступают не в роли идейных антиподов стремящейся к единству Москвы, а лишь в качестве ее соперников и конкурентов, вооруженных ее же мечом, принявших ее идеологическое оружие.

Но и в Новгороде, и в Твери растет число приверженцев наиболее последовательной сторонницы единства Руси — Москвы. Это были главным образом мелкие феодалы и посадский люд. Выражением этих настроений основных масс населения Новгорода была и деятельность Упадыша, заклепавшего новгородские пушки, готовые открыть огонь по московскому войску, и идеи «Жития Михаила Клопского».

В «Слове» инока Фомы, адресованном тверскому князю Борису Александровичу, мы найдем и идею единства Руси и «одиначества» власти, и идею самодержавия, впервые названного «царской властью». Идеи «Слова» — несомненно передовые, прогрессивные, но вопрос о том, кто возглавит Русскую землю — Москва или Тверь, был уже решен в пользу Москвы, и в данной конкретной обстановке прогрессивные идеи опоздавшей Твери были лишь помехой на пути победного шествия Москвы, а в скором времени их вековечный спор был решен оружием в пользу Москвы.

Идея русского единства была столь сильна в Москве и так прочно завоевала литературу того времени, так овладела умами образованных русских людей и государственных деятелей Руси, что ее не вытеснили ни теория «Третьего Рима» с ее призраком «всемирной власти» и «вселенского царства», ни идея Москвы — наследницы Византии, оплота «истинного христианства», распространенная среди русского духовенства со времен брака Ивана III с Софьей Палеолог. Государи московские были прежде всего государями «всея Руси», а не восточнохристианскими монархами призрачного царства; они были «изначала государи на своей земле» и, по выражению Максима Грека, «искали своих», а не добивались престола порфирородных византийских императоров, верили «не в греков, а в Христа», боролись не