По ту сторону реки красовался высоким частоколом и черными дощатыми крышами небольшой острог — первая порубежная крепостица огромной и могучей Руси. Возле русской твердыни стояли несколько половецких юрт — и больше тридцати полотняных шатров с чермными, золотыми и темно-красными стягами. В версте от берега паслись три табуна примерно по три сотни голов в каждом. Еще несколько стад можно было разглядеть выше и ниже по течению — но за дальностью расстояния счесть их было уже невозможно.

— Это Заруб, — сообщил Плоскиня. — Крепость киевская. Брод здешний охраняет. А стяги русские. Золотой — киевского князя, красный — Галицкого, а алый совсем — то Черниговский…

— Здесь тоже брод? — удивился Олег. — Вот уж не ожидал, что великие русские реки такие мелкие. Вот только что делают половецкие разбойники среди наших шатров?

Он направил коня к реке, но Чабык успел перехватить его, удержал жеребца за поводья:

— Куда ты, Тенгизхан?

— Встречусь с князьями, расскажу, что за урод среди них прячется. Думаю, они его отдадут.

— Как можно, одному, без упреждения? Ты же правитель, а не купец простой. Послов надобно поперва послать, уговориться. Мысли их узнать, планы. А ну враждебны они нам окажутся? А ну, хан этот нас специально в ловушку заманил, дабы от тебя избавиться?

— Отсюда до аланов месяц пути, Чабык, — усмехнулся Олег. — Можешь быть уверен, про нас тут никто и слыхом не слыхивал.

— Тем паче, Тенгизхан! Как можно к незнакомым вождям открытой грудью идти? Я к ним десяток нукеров, что поопытнее, отправлю. Они про все ханам тамошним и расскажут. Про обиду нашу и душу подлую хана Котяна. Они татя и заберут, коли воины сии его выдадут. А не выдадут, так ответ привезут.

— Хорошо, — кивнул Середин. — Отправляй.

Он отъехал от берега, спешился, не отрывая взгляда от столь близких, родных, но все же недоступных шатров. Там были русские, русские, русские!!! Те, что родились с ним на общих равнинах, росли под общим с ним небом и были, как ни крути, одной с ним крови.

Десять всадников, оставив на берегу оружие и доспехи, направили лошадей в реку, медленно ее пересекли, поднялись на противоположный берег. Чтобы не оскорблять хозяев, спешились возле чужого лагеря. Вошли…

Больше всего Олегу сейчас хотелось оказаться на их месте. Среди своих, среди русских. Хотя почему нет? Он ведь пришел с миром. Если послы договорятся с ними быстро, общий пир можно закатить уже сегодня вечером. Должны договориться! Чего там обсуждать? Место татя — на виселице. Место воинов — за богатым столом, за хмельной чашей.

В лагере на том берегу началось движение, донеслись крики. А потом к Днепру вышел воин в сафьяновых сапогах, в красных шароварах, в длинной, до колен, синей рубахе и в щегольской соболиной шапке. Он поставил у кромки воды большую бадью и, вынимая по очереди, демонстративно метнул в стремнину одну за другой десять отрубленных голов.

На монгольском берегу повисла мертвая тишина. У Олега внутри все сжалось так, словно кто-то положил туда большой холодный камень.

Десять безоружных послов. Десять его соратников, прошедших половину мира. Вот так, походя… Ни за что. Он даже примерно не мог себе представить, с какой стати русские князья вдруг станут убивать доверившихся им гостей.

Неужели они сделали это из-за разбойника Котяна?

— Тенгизхан? — окликнул его Чабык.

Это был вопрос. Даже риторический вопрос. Убийство послов, убийство соратников, бессмысленное и жестокое, могло означать только один результат. И будь впереди кто-то другой, Олег без колебаний бросил бы сотни в атаку и до самого конца «закрыл ворота жалости», как об этом красиво говорят на Востоке.

Но впереди были русские. И ведун никогда, никак, ни в каком страшном бреду не мог представить себе войну против своих. Это было еще страшнее, чем… чем…

Он не смог найти нужного образа, поймал поводья и резко забросил себя в седло:

— Разворачивайся, Чабык. Мы уходим.

— Как уходим, почему? — не поверил кочевник. — Но как же, Тенгизхан?!

— Мы уходим, Чабык. Такова моя воля.

— Может быть, подождем до утра? — ухватился за призрачную надежду верный воин.

— Нет, Чабык, поворачиваем прямо сейчас. Я никогда не стану сражаться с русскими.

В гробовом молчании монголы поймали своих коней, поднялись в седла и широкой рысью пошли в холодную бескрайнюю степь.

— Что теперь, Олежка? — нагнав правителя, шепотом спросила Роксалана.

— Теперь все, — так же тихо ответил Середин. — Приключение окончено. Вернемся к Дону, обогнем Черниговское и Рязанское княжества, чтобы с порубежниками не столкнуться, поднимемся вверх по Волге… И тихо отделимся. Чабык и Судибей пусть идут через Булгарию домой, а там всего несколько переходов до логова моего учителя. И все, мы дома. Он нас вернет.

С этого дня Олег и Роксалана каждый вечер вдвоем отъезжали от монгольского лагеря в темноту. Чабык поначалу пытался отправить с ними охрану — но Олег возмутился и запретил. Все же не дети, а воины вдвоем остаются — куда им волков или татей бояться? Да вдобавок еще и муж с женой.

Такой аргумент кочевникам был понятен. Шли они налегке — в юрте или палатке не уединишься. Посему нечего мешать людям немного и вдвоем побыть. За девять дней пути до Дона монголы привыкли к этому их ежевечернему удалению и перестали обращать на него внимание.

Перейдя по перекату Дон, путники остановились на дневку, когда на горизонте вдруг появилась русская рать. Это стало ясно издалека — по стягам, сверкающим доспехам. Однако русские не были теми людьми, с кем хотелось встретиться монголам. Кочевники оседлали скакунов и двинулись вверх по течению. Кованая конница с ходу миновала перекат, умело развернулась в широкую полосу, словно для битвы. Их было немного, примерно пять сотен, но Олег все равно приказал уходить. Не дождавшись атаки, русские опять перестроились в походную колонну и стали нагонять кочевников. Чабык, недовольно поглядывая на Середина, приказал отогнать преследователей стрелами. Олег возражать не стал. Потеряв двух лошадей, головной русский полк отстал. Однако останавливаться на ночлег пришлось в виду противника. И подниматься в стремя с первыми лучами солнца, не давая застать себя без скакунов и оружия.

Преследователи опять попытались сблизиться, но после нескольких точно выпущенных стрел отступили.

— Свежее мясо есть, — усмехнулась Роксалана. — Видно, будут завтракать.

К полудню еще один русский полк обнаружился впереди. Не разбираясь, кто это и чего добивается, Олег приказал поворачивать на восток. Теперь монголов вели в «клещах», словно самолет, который перехватчики принуждают сесть на чужой аэродром. Справа, слева. А к вечеру еще несколько русских полков показались позади, медленно сокращая отставание.

— Чего они добиваются? — забеспокоилась даже воительница.