Я спустился с холма и вышел на очаровательную лужайку. Со всех сторон ее окаймляли укромные аллеи, образованные густым колючим кустарником; в самом же этом кустарнике, подобно ежу, что хоронится среди шипов, ибо шкура его полна иглами, пряталось множество неприхотливых растений – я узнал тут гвоздичные, мускатные и фисташковые деревца, а также алоэ, известное своим укрепляющим действием. Все это символизировало пору, когда лучше собирать целебные травы для желудка, нежели благоуханные цветы для услаждения чувств. Ибо сей мир способен как ранить, так и врачевать; и хотя базилик порождает скорпионов, их можно полностью извести с помощью того же базилика. Уловил я и тонкий запах руты, изгоняющий из зеленых насаждений змей и прочих ядовитых гадов. Воистину, все на этой поляне дышало миром и простотою – где еще, если не здесь, следовало учиться смирению и мудрости? Внимая окружившим меня безмолвным наставникам, я почувствовал, что меланхолия покидает меня, и с облегченной душой зашагал по ровно подстриженной мураве к самому саду.

И куда же попал я, как не в царство редчайших и изысканнейших цветов? Тут росли дивные розы, ароматные примулы, грациозные фиалки, лилии, гладиолусы и турецкие гвоздики; были тут и желтые нарциссы, пестрые анютины глазки и сераделла с белыми и красными цветками. Чтобы определить названия и свойства всех этих многочисленных растений, мне понадобился бы какой-нибудь специальный ученый труд, однако я заметил, что они принадлежат к различным сезонам: весенняя примула, эмблема верной любви, и благородный левкой соседствовали с лавандой и майораном зимней поры, желтые январские крокусы цвели бок о бок с июньским водосбором, а белая апрельская фиалка – рядом с сентябрьским маком. Да, подобного изобилия я еще не видывал, и меня обдало такою волной сладких запахов, точно я распахнул дверь в чулан, где хранился заботливо высушенный гербарий, обнимающий богатство целого года.

Затем откуда-то повеяло ароматом желтофиолей, и этот миг вернул меня обратно к детским годам, когда я играл в бабки под стеной амбара, стоявшего на нашем поле в восточном Актоне. А вот и моя мать в белом платье, любовно простирающая ко мне руки. Молю тебя, поговори со мною ласково, матушка, хоть я уже не дитя, ибо теперь, на склоне лет, мне так нужно услышать твой голос и обрести утешение. Помнишь, как крепко ты обнимала и целовала меня, сразу изгоняя все мои страхи! И тут пропало все, что ждало меня впереди и что было за моей спиною, – осталась только сыновняя любовь. Матушка, матушка, там, где есть ты, нет места ночи и мраку, ибо в памяти моей твое сиянье побеждает тьму, как вихри, что вбирают в себя пыль. Так осенил меня аромат желтофиолей, и я замер, покоренный его волшебными чарами.

Потом я еще немного прошел далее и очутился на поляне, где росли стройные вязы, а также ряды молодых деревьев, увитые виноградными лозами. Здесь я заметил ноготки, тимьян, девясил, розмарин и подобные им цветы для города (по моему разумению), и вдруг ощутил благоуханье левкоя, схожее с пряным ароматом гвоздики. Где слышал я этот запах прежде? Так пахла маленькая, крепко зашитая ладанка, которую моя жена никогда не снимала с шеи; и тут я отчетливо увидел ее такой, как в ранние дни нашего брака, – в длинном голубом платье, ожидающей меня у дверей дома на Постерн-стрит, где мы тогда обитали. О, как страстно хотел я вновь пережить этот миг – какую радость он принес бы мне, не отягощенному бременем своих обычных страхов! Тогда я не видел и не осознавал всей святости этой минуты, а теперь вдруг отчетливо понял, что она ушла навсегда. Бывает, что злато лежит незамеченным в прахе земном, покуда какой-нибудь ребенок случайно не подберет его; так другие замечали и собирали злато этого мира, а я оставался ни с чем. Я пытался постичь мир, но ни разу не видел его в истинном свете; я жаждал знаний, но, мучимый страхом, не умел оглядеться по сторонам. Я искал определенности в думах о прошлом и грезах о будущем, но упустил тот драгоценный миг настоящего, когда моя жена махала и улыбалась мне на крыльце нашего дома. О, если бы увидеть ее опять, как тогда, и услышать ее голос…

И вдруг она появилась из-за деревьев и стала передо мною, как бывало прежде. Сначала я застыл, испугавшись, что моя мольба вызвала из небытия некий коварный призрак. «Не бойся меня, – промолвила она, догадавшись о моих сомнениях. – Мой приход не сулит тебе ничего дурного – я хочу лишь попросить тебя о там, в чем ты не сможешь мне отказать».

«Разве могу я отказать тебе, при жизни или после смерти?»

«Я хочу, чтобы ты исцелил сам себя. Но язвы следует врачевать не прежде, чем изучишь болезнь, и ради этого мы отправимся в путь. Я предложила свою душу в залог Господу, – добавила она, – чтобы явиться сюда и излечить тебя от всех твоих страхов. В то краткое время, что мы проведем вместе, я по-прежнему буду тебе чуткой и преданной женой. А теперь не пойти ли нам на прогулку, подышать свежим воздухом?»

Я шагнул к ней, и слезы заструились у меня по щекам. Однако она покачала головой, как бы желая сказать, что оплакивать нечего. Тогда я осушил глаза и нежно заговорил с нею. «Куда я попал, женушка? Я не знаю такого места – разве что это алхимический сад, изображения коего есть в моих книгах».

«Нет, это не сад алхимиков. Это сад истинного мира, и среди здешнего многоцветья мы увидим прекрасную розу и жгучую крапиву, робкую лилию и колючий терновник, высокую лозу и низкие кусты. Их уроки ты должен затвердить наизусть, ибо что толку в знаниях, если они не помогают жить?»

«Словно зерно, тихо лежащее в почве природы, пока его не пробудит и не воскресит тепло духовного солнца, стану я внимать тебе и цвести под лучами твоих наставлений». Затем я объяснил ей, что ни прежние мои учители, ни прочтенные мною книги не поведали мне тех истин, к коим я столь жадно стремился.

Она весело рассмеялась. «Я знавала людей, которые с презрительным фырканьем отвергли бы совет, данный женою».

«Но к ним нельзя причислить того, кто возносит дарителю мудрости смиренные мольбы, прося наконец осенить его подлинным светом».

«Что ж, двинемся навстречу ветрам этого мира. Южный ветер чреват вредными и гнилостными испарениями, однако в сем саду его не бывает. Северный ветер исцеляет от колик, западный нагоняет меланхолию, но восточный всегда мягок, приятен и свеж. Ты увидишь, какой из них будет овевать тебя во время нашей прогулки».

И мы пошли в сад, где нашим глазам вновь открылось несметное количество цветов, среди коих были веселая маргаритка, преданная лаванда и благородная лилия. «Как я хотел бы получить в дар от Бога ключ к этому месту, – сказал я. – Оно мне милее самого прекрасного чертога».

«Но у тебя есть сей ключ. Разве ты не знал и разве твои высокоумные сочинители ни разу не поведали тебе, что цветы и растения суть образы внутреннего мира? Посмотри, как в бутоне розы прячется гложущий ее червь. А шипы на ее стебле говорят нам о том, что не бывает сладости без горечи и наслаждения без скорби. А теперь взгляни на виноградную поросль, оплетающую вязы на дальнем берегу».

«И что же нового должен я почерпнуть из сего зрелища?»

«Да ведь это не столь уж для тебя ново. Как садовник сочетает браком вяз и виноградную лозу, так истинный философ умеет обвенчать землю с небом, то есть элементы дольнего мира с духовным могуществом горнего. Не пойти ли нам туда и не нарвать ли букет фиалок? А может, дамасских роз? Что лучше? Чему ты отдаешь предпочтение – красивым цветам перед благоуханными или аромату перед зримым великолепием? Собирая те или другие, ты выкажешь свою потаенную страсть».