– Ни фига себе! – синхронно выдохнули мы.

– Тридцать центов от продаж такого браслета идет на благотворительность, а семьдесят – прибыль розничного оператора и поставщика. Добавьте сюда экономию по утилизации. А отправной точкой стала всего-то мечта об оптимизации производства. Одним из ярких примеров нашей компании является пример Боба Роттена, директора по продажам в Восточной Европе. Как-то Боб смотрел религиозный канал, где шла речь о воспитании у детей любви к Библии. «А почему бы не сделать эту любовь понятной на ощупь?» – подумал Боб. Так в «Крахт Тойз» появилась серия веселых статуэток библейских персонажей – «Святые ребята». Скоро она появится и в России, с дополнительным нанесением сусального золота, учитывая специфику местного рынка!

– Господи, сделай так, чтобы мы все умерли раньше! – прошептал Загорецкий.

– Любовь и Мечта! Именно так! Любя – мы мечтаем! Мечтая – мы создаем будущее. Спасибо!

Раздались бурные аплодисменты. Присутствующие подскочили со своих мест и отчаянно лупили в ладоши. Материалы тренинга, бесспорно, являлись документом обвинения, но на лицах присутствующих это никак не отражалось. Никто не собирался бежать в прокуратуру или в комитет по защите потребителей. Для них это был еще один инструмент продаж.

Стоя в курилке с Загорецким, я продолжал негодовать:

– Нужно немедленно бежать отсюда!

– Куда?

– Куда угодно. Туда, где потребителей все-таки считают людьми, а из сотрудников не делают беспринципных мразей!

– А в больших корпорациях бывает такое? – сделал Загорецкий удивленное лицо.

– Значит, надо идти в маленькую компанию!

– Которая первой грохнется в начале кризиса. «Мечтая, мы создаем будущее», – передразнил Кристину Загорецкий. – Нечего, Саш, рассусоливать, нужно думать, как максимально безболезненно переждать здесь кризис.

– Уважаемые коллеги! Руководство компании напоминает вам, – нежно запел женским голосом динамик, висящий в курилке, – что время, отведенное на перекур, составляет пять с половиной минут. Сверьте часы.

– Непременно, – выдернул Загорецкий шнур из динамика. – Сука… как же я ее ненавижу…

Первой жертвой начавшихся сокращений пал Старостин. В департамент пришло еще трое новичков с рыбьими глазами. Мы с Загорецким понуро ожидали своей очереди. Наша с ним история заканчивалась довольно смешно. Мы чудом избежали подстав, пересидели всех, кого могли пересидеть, и победили всех, кого победить теоретически не могли. И наша победа носила отныне славное имя «Крахт Тойз». Мы опять стали часто посещать бесшабашные вечеринки, оставляя жалкие остатки нашего теперешнего жалованья на лоснящихся от пролитого спиртного и пахнущих духами местных шалав барных стойках. Мы стали больше пить.

После одной из таких вечеринок, попрощавшись с Загорецким, я стоял на улице и с интересом следил за развернувшейся у входа в бар полемикой.

У джипа «Тойота Раф 4» стояли два клерка в распахнутых пальто и энергично жестикулировали, переругиваясь. В конце концов один из них, обведя руками вокруг, заорал:

– Я добился всего этого сам!

Видимо, ввиду имелись: джип – 1штука, джинсы, ботинки, пуловер с v-образным вырезом, серое пальто в «лапку» – 1 комплект, бар «Риал Маккой», расположенный у него за спиной, и даже курящие у входа в бар потасканного вида первокурсницы в количестве пяти штук.

Саунд-треком ко всему этому безобразию звучала песня группы «Барто» «Скоро, скоро», которой последние недели подпевала, кажется, вся Москва. Подпевала, подпрыгивая на высоких стульях барных стоек, ерзая задницами в офисных креслах, потея в салонах кредитных «фокусов», дергаясь на пятничных домашних вечеринках и лобызаясь на диванах «фешн-кафе» и клубов.

Скоро все ебнетсаааааааааааа,

не успеешь опомнитьсаааааааа!

Скоро все ебнетсаааааааааааа,

не успеешь опомнитьсаааааааа! —

неслось отовсюду.

Только успела смотаться в Европу,

Вернулась домой – уволили в жопу.

И вот уже сотни таких же, как я,

Сосем как одна большая семья, —

вторил хор карьерными губами московских секретарш, пиарщиц, креативщиц и туроператоров, подвывал надрывными от избыточного оптимизма голосами старших сейлс-менеджеров, супервайзеров, кикаунтов, девелоперов и финансовых контролеров. Каждый из поющих почему-то полагал, что эта песня не про него, а «про того парня».

Сначала казалось, что все это ненадолго. Обычный рыночный спад, за которым последует неминуемый подъем. Доллар вырос на два рубля, и всех это только забавляло, несмотря на то, что медиа-среда была наполнена стенаниями о надвигающейся катастрофе. Мы считали это обычной паникой, а в офисных кругах распространялась оптимистичная версия о том, что кризис затронет только банки и инвестиционные компании, помиловав торгашей. Начался тотальный обвал биржевых индексов, а доллар вырос еще на полтора рубля, но большая часть всех нас получала долларовую зарплату в рублевом эквиваленте, поэтому планктон ответил финансовому кризису «антикризисными вечеринками». Средней руки бары, небольшие клубы, пивняки и караоке забились менеджерьем. Места нужно было бронировать чуть ли не за неделю. Мы танцевали на барных стойках, срывали рубашки с себя и своих подруг, мы накачивались недорогим алкоголем и все отчаяннее ныряли в отчаянное веселье. Мы брали пример с более состоятельной прослойки, которая упивалась двенадцатилетним виски «Dewars» и шампанским «Ruinart» в местах типа «Рай», «Китчкок», «Опера» и «Сохо румз». Начался традиционный русский пир во время чумы. Веселье было не остановить. Жизнь продолжалась в пьяном угаре.

Через неделю катастрофически упала цена на нефть. Банки стали рушиться один за другим, и правительство не успевало вбрасывать в топку кризиса поленья похудевшего Стабфонда. Банкротились инвестиционные фонды, девелоперы, строительные и страховые компании. Поговаривали о банкротстве «Миракс-групп» и РБК. Начинался кризис неплатежей.

Потом стали рушиться сетевые ритейлеры. За ними торговые компании. Пошли первые увольнения. Сначала увольняли знакомых твоих друзей, потом самих друзей, и вот уже первые ласточки начали вылетать из гнезда твоей корпорации. Зарплату зафиксировали по курсу двадцать пять, несмотря на то что доллар неуклонно полз вверх. Потребительская корзина заметно дорожала.

Тем временем на мою почту ежедневно приходили «внутренние рассылки», сообщающие об очередных «экономных решениях». Отмена бонусов, отмена оплаты мобильной связи, замораживание корпоративной страховки, отмена дотаций на офисную столовую с одновременным удорожанием питания. Последней пала крепость офисного чая и кофе. Теперь его рекомендовалось приносить из дома. Мы обреченно ждали циркуляра по туалетной бумаге.

Каждая неделя начиналась с новости о том, что такому-то отделу предписывается в недельный срок сократить свой штат на столько-то единиц. Sales пока никто не трогал, ведь мы приносили деньги. Но чем хуже платили наши клиенты, чем быстрее они схлопывались, тем неотвратимее надвигалась наша очередь. На последнем собрании торговых структур было объявлено, что до конца весны наша численность сократится на сорок процентов. «Каждый из вас может завтра оказаться на улице, – с сожалением констатировал Филинов. – Мы вынуждены пойти на такой шаг, чтобы корпорация осталась жить. Чтобы вам было куда вернуться, – лицемерно добавил он. – Мы находимся на военном положении. Мы ищем новые ресурсы во имя жизнеобеспечения корпорации». И это было чистой правдой. Пять уволенных сотрудников склада с общей годовой зарплатой в сорок две тысячи долларов являлись тем самым ресурсом, который позволил пяти топ-менеджерам продолжать свои мобильные разговоры, обходившиеся компании в девяносто тысяч в год…